Городские ведьмы

Перевозчикова Юлия

– Пойдем домой, девочка. Ты мне баньку натопишь, в избе приберешь – времени у меня немного. Вот зеркальце у тебя из кармашка выпало, – баба Зина разжала ладошку, – тебя видело, когда ты оборачивалась, будешь в лес уходить – подари ведьме какой на счастье. А сейчас пошли потихоньку, у меня для тебя подарочки еще приготовлены.

– Ножи? – спросила Таня.

– Ножи. Знаю, тебе они без надобности, да, кроме тебя, отдать мне их некому. Подержи у себя, пока силу наберешь, а потом, глядишь, и найдется та, которой пригодятся. Или те. Может, и две ведьмы будут. Сила дробиться начала. Таких, как ты, изначальных, совсем мало в наших краях стало. Как думаешь, придут еще?

– Придут, баб Зина, не печалься. Народятся. У

Силы свои законы.

– Верю тебе, Танечка. Ты теперь надо мной главная. Их видела?

– Видела.

– И чего?

– Ждут. Велели передать, что проводят тебя.

Зинаида слабо улыбнулась.

– Счастье-то какое! Об одном жалею – нет больше в Лукино церкви, хотела в храм перед смертью сходить.

– Хочешь, в Псков отвезу?

– Не доеду я до Пскова, деточка. Ну да ладно, для того, кто в Бога верит, весь Божий свет – Храм. Пойдем, Танечка, потихоньку, тебе еще баню топить…

Глава двенадцатая

Прощание…

К мертвым лучше всего приходить во сне. Таня шла по заснеженным дорожкам громадного Южного кладбища до одинокой Арининой могилки на перекрестке двух аллей, там, где кончался «мусульманский» участок и начинался «христианский». Обогнув сломанное дерево, она присела на колченогую кладбищенскую скамейку, которую кто-то предусмотрительно привязал велосипедной цепью к большой березе. Скамейка разделяла два аккуратных квадрата захоронений, расположенных рядом с горбатой дорогой, уложенной кривоватыми бетонными плитами. Ведьма плотнее закуталась в норковую шубу до пят – подарок Валеры, он по-прежнему любил одаривать бывшую жену, втайне от нынешней. Шубу продавала какая-то его сотрудница, и Вешкин не устоял. «Я почему-то подумал, что тебе пойдет, – сказал, разворачивая искрящийся мех. – Розе не говори, ладно?» – «Конечно, а зачем?» – «И вправду, незачем». Шуба была теплая и легкая, как кофта.

Таня накинула на голову капюшон, прислонилась к березе, закрыла глаза. Теперь надо заснуть. Сон пришел сразу, как только его позвали, как дворовый пес. Она шла по серому лесу, по протоптанной в серой траве тропинке. Деревья трепетали, хотя никакого ветра не было. Арина вышла из-за куста внезапно. Сегодня она появилась маленькой девочкой с огромными голубыми глазами. Каждый раз, когда Таня к ней приходила, ясновидящая выглядела все моложе и моложе. Прошлый раз Арина была неуклюжим глазастым подростком. Татьяна подумала, что новорожденная Ариша, наверное, будет похожа на гусеницу из мультика – сверток в чепчике и огромные глаза.

– Привет, – сказала Арина, – становясь прежней. – Прощаться пришла?

– Пришла. Не знаю, увидимся ли когда-нибудь, вот и решила… За могилкой смотреть некому будет.

– Да, правда, ты же к ведьмам уйдешь, а мне родиться скоро. Убитые скоро родятся… И Дар на землю тянет. Только я боюсь.

– Чего?

– Дара. Он ведь со мной останется, я знаю. Если бы я успела передать… Что я буду делать? Непонятно… Опять с ума сходить?

– Научишься.

– Не знаю… Так трудно быть не такой, как все… и я же все забуду, Таня! Все-все. Все свои ошибки, глупости и тебя…

– Что-то будешь помнить, смутно-смутно. Что-то во сне увидишь. Сон, как книга. Его можно прочитать. Смотри сны и все вспомнишь. Ариша, – Таня коснулась призрачной руки девушки, рука прошла как сквозь холодный ветер, – мне пора. Ухожу. Силы утекают. Прости, что не уберегла.

– Не твоя вина, не твоя воля. Не думай даже! Ты мне сейчас хорошее сказала. Про сны. Страх уходить начал. Прощай, Таня.

– Прощай.

И Арина, снова став маленькой девочкой, улыбнулась и скрылась в серых зарослях. Таня медленно разлепила смерзшиеся веки. Вынула руки из рукавов, потерла лицо. Достала из сумочки две коротко обрезанные белые розы и положила их на холмик снега на могиле. И проснулась еще раз… В теплой постели под пуховым одеялом.

Почему

она так привязалась к Арине? Может, потому, что она была такая беззащитная? Или потому, что почти сумасшедшая… Почти… Фраза, брошенная при знакомстве, что ясновидящие часто с ума сходят, была чистой правдой. Ариша, как многие пророчицы, всегда балансировала где-то на грани между откровением и безумием. Иногда она запиралась у себя в съемной квартире – не могла ходить по улицам. А иногда целыми днями кружила по городу, привязываясь к незнакомым людям, пытаясь их предостеречь… Себя не видела… Или не хотела видеть? Неизвестно. Когда Таня заглядывала в нее, неизменно терялась в хаосе мыслей и образов, захлестывавших девушку. Долго не выдерживала… Ариша с этим жила… Неудивительно, что так вышло. Она еще долго протянула. Нет, не так. Девушка была дорога ей именно тем, что ведьма, умеющая обращаться в зверя или птицу, была таким же реальным персонажем ее мира, как дворник или пожарный. Возможно, в силу безумия, что поселилось в ней вместе с даром. А может быть, только таким, как Ариша, да еще поэтам открыты чудеса, невидимые остальным? Точнее, они открыты чудесам. Увидела же Юлька. И не отшатнулась. А умный, тонкий, рациональный Вадим Струганов принял не сразу. Хотя все-таки принял… Все, хватит. «Не твоя вина, не твоя воля», – сказала себе Таня.

Но не могла остановиться и еще долго лежала, вспоминая то, как хоронила девушку, то, как провожала Зинаиду.

…Когда они вернулись из леса утром, Зинаида сразу легла, а Тане пришлось кормить оставшуюся мелкую скотину – кур и козу. После Татьяна мыла избу и, кое-как наколов дрова, топила баню, немного, правда, перестаралась с жаром, поэтому сначала помылась сама, а потом, когда баня остыла, повела туда бабу Зину. Она выглядела совсем слабой. Таня вызвалась помочь, но Зинаида Никифоровна сказала: «Сама, не сердись, Танюша, без тебя обойдусь». Вымылась, переоделась во все чистое и снова прилегла на перестеленную Таней постель. Чай пить не стала и от еды отказалась. После бани она чуть порозовела, и Татьяна даже начала надеяться, что все обойдется. Хотя понимала – глупо. Ну уж очень не хотелось оставаться одной. Зинаида лежала на свежих простынях и, казалось, спала. Таня тоже не выдержала и задремала. Целый вечер и ночь просидела рядом, вглядываясь в восковой профиль, вслушиваясь в дыхание, ожидая просьбы, тоскуя… Разбудил ее тихий голос ведьмы:

– Танечка, не спи – они прилетели…

За окном слышался шелест крыльев. Таня выглянула в окно – на яблони сели черные, как смола, вороны. Их было много, десятки. Кое-где ветки кренились под их тяжестью. Удивилась:

– А я думала, ночью птицы не летают…

– Разве ж это птицы? Это они. Подойди, – прошелестела Зинаида. – Руку дай. – Голос бабы Зины совсем ослаб.

Татьяна присела на табурет рядом с кроватью, протянула ладонь, в нее легла легкая, как мертвая ветка, кисть.

– Возьми. Пригодится. Это не людское, это тебе… надо, а мне нет… пора…

Потекла сила, за правое плечо переместился плотный фиолетовый шарик… Зинаида Никифоровна облегченно вздохнула и закрыла глаза. Токи струились по Таниной руке, наполняя тело… С громким гортанным карканьем взвились с деревьев вороны и закружили над домом, над спящей деревней…

Неожиданно выплыло: когда-то в самое первое лето в Лукино, когда Гошка был совсем малыш, а Таня еще не знала себя, они с бабой Зиной отняли вороненка-слетка у мальчишек, что наезжали летом к своим бабушкам из города. Малая злая стайка детворы загнала неуклюжего птенца к глухому забору и тыкала в него палками. Вороненок истошно орал, разевая большой, красный изнутри клюв. Разгневанные родители кружили над крышами и забором, сердито каркая, норовя клюнуть или обгадить обидчиков. Зинаида Никифоровна растолкала мальчишек, взяла испуганного птенца, прижала к груди. Строго оглядела ватагу, пригрозила: