Городские ведьмы
Шрифт:
– На, почитай. Эрих Фромм. «Искусство любви».
– Обязательно. Где ты ее взяла?
– Материализовала из воздуха! Купила в книжном.
– Вот не думала, что ты читаешь такие книги!
Таня пожала плечами:
– Почему бы и нет? Мудрость мира разбросана везде, надо только захотеть ее увидеть. В людях, книгах, во всем…
Щелкнул замок, гулко залаяла и сразу стихла Берта. На пороге кухни появился Гоша, такой же белый, как Юлька, только счастливый и улыбающийся во весь свой «лягушачий» рот:
– Привет, теть Юля!
– Гошенька, дорогой, просто вы с Марией тихие, благонадежные дети, поэтому правительство США будет радо, если вы приедете в гости к твоей бабушке и заодно попрактикуетесь в английском. Ладно, Георгий, не сыпь снегом, вот тебе деньги. Когда приедешь? – Таня достала из сумочки перетянутую резинкой пачку долларов.
– Позвоню. Говоришь, не колдовала, а деньги приготовила! Ох, мать, ты – хитрая ведьма! – Георгий засунул деньги во внутренний карман куртки. – Я хочу Машку сводить куда-нибудь. Так что, скорей всего, поздно. Погуляй с собакой на всякий пожарный. Хорошо?
– Погуляю. Но если ты куда-то собрался, то денег не хватит. Там только на билеты.
– Не парься, мам. Мне отец дал. Поощрил за хорошо сданную сессию. И на Америку обещал подкинуть, чтобы мы бабушку не напрягали. С тебя только на проезд.
– Отец тебя балует.
Гошка усмехнулся:
– А кого ему еще баловать? Меня и Розу. Правда, меня больше. Я же его наследничек. Вот состарится – его баловать буду. Все, пока. Ушел.
Хлопнула дверь, щелкнул замок, обиженно и недоуменно гавкнула собака.
– Вырос, – задумчиво прокомментировала Юлька.
– Да уж, наконец. Еле дождалась.
– А мне жалко, что дети вырастают – еще немного, и другая жизнь. И у них, и у меня…
– Не жалей. Другая – значит новая.
– Но не значит лучшая.
– Это как посмотреть, Юлька. Нет ничего страшнее застрять в одном времени или одном состоянии. Это хуже смерти. Точнее хуже страха смерти, в самой смерти ничего плохого нет. Просто врата в мир. Другой.
– А я пока боюсь этих врат.
– Пройдет. Со временем, когда сможешь полностью осознать себя во сне. Сон – это маленькая смерть. Тренировка.
– Оргазм – это маленькая смерть.
– Оргазм – это оргазм! Не путай! Хотя, может, и похоже… – Таня улыбнулась, задумалась.
Юлька допила чай и поставила чашку в мойку:
– Зачем ты позвала меня, Таня? Ведь не просто так?
– Ты права, не просто. Я хочу отдать тебе одну вещь. Черный нож.
Юлька напряглась, даже побледнела немного:
– Черный нож? Мне?
– Да, тебе.
– Почему мне? Потому что я темная?
– Нет. Потому что ты сильная и сможешь его удержать и применить. И еще потому, что ты ранимая, а нож тебя защитит. И еще потому, что ты никогда
Вишневская побледнела еще сильнее:
– А белый кому?
– Марьяне. Она скоро придет.
– Звонила?
– Нет.
– А почему Марьяне? Почему не Сажиной?
– Потому что белый и черный ножи ссориться не должны. Они всегда принадлежали одной ведьме и переходили из рук в руки, но так уж вышло, что будут принадлежать двоим. Но одинаково сильным. Так вот, эти двое должны быть связаны друг с другом доверием. Безусловным. Ты Сажиной доверяешь?
– Да, но с поправкой на… вредность.
– А Марьяне?
– Ей – без поправки.
– Вот видишь, да и не мое это решение. Белый нож сам ее выбрал.
– Хоть она и не хочет быть ведьмой…
– Иногда нашего желания не спрашивают… Пойдем.
Они прошли в Танину комнату – на диване стояла большая деревянная шкатулка, скорее ларец, старый, потемневший, со сломанным замком. Татьяна открыла его и поманила Юлю. Вишневская подошла к дивану и заглянула внутрь ларца. На дне лежали два ножа. Один старый, с черной отполированной ручкой из какого-то камня, даже на вид тяжелый, с синеватым лезвием. Другой с ручкой из кости, блестел нетронутой ржавчиной сталью. Темный нож как будто пульсировал. Юлька потянулась к нему, но так и остановилась на полдороге с замершей над ларцом рукой.
– Бери, бери, не бойся. Он другой, не такой, как Вадим делал.
Струганов однажды, в самом конце курса, когда остались только самые крепкие и психически устойчивые, учил группу заряжать ножи. Белый и черный. Когда заряжали белый, аудитория наполнялась каким-то неосязаемым теплом, радостью, становилось легко, хотелось беспричинно смеяться. Когда дело дошло до черного ножа, все впали в мрачность, комната наполнилась ледяным холодом, все стали кутаться в куртки и плащи, несмотря на то что за окнами стоял конец мая и сами окна выходили на южную сторону. Юлька тогда ножи заряжать не стала, просто наблюдала. А Татьяна всегда равнодушно относилась к «предметам силы», более того, даже немного недолюбливала их, полагая, что любой магический артефакт не только помогает, но и привязывает. А привязанностей, которыми она уже тогда начала тяготиться, у нее достаточно. Видя колебания Юльки, она пояснила:
– Эти ножи никогда по-настоящему не были моими. Их передала Зинаиде ведьма, что жила в Лукино до нее, я только хранила. Ни разу не пользовалась. Ведьме не уйти по-хорошему, пока ножи не отдаст. А теперь они держат меня. Возьми. Помоги освободиться.
Немного поколебавшись, Вишневская осторожно коснулась темной каменной рукоятки. Взяла в руки. Таня наблюдала, как по ней пробегают токи, как будто ее подключили в невидимую розетку, как то бледнеет, то вспыхивает ее лицо. Наконец, с ножом в руке, она молча вышла в прихожую, достала из кармана шубы чистый носовой платок, завернула в него нож и положила на самое дно сумочки.