Городские ведьмы

Перевозчикова Юлия

…Вадим Струганов казался Тане взрослым. Во всяком случае, свое он отвоевал. Все, что Вадик делал сам и чему учил других, было намного глубже, чем обычные курсы магов и экстрасенсов. Таню особенно грело, что Струганов говорил об ответственности. Казалось бы, так просто: «Внешнее равно внутреннему, подобное притягивает подобное» и «За всякое удовольствие приходится платить» – любимые фразы Вадика. Но Таня находила в них больше смысла, чем остальные. Потому что ведала больше, чем остальные. Не понаслышке, а на собственной шкуре. В буквальном смысле. Смысл любой трансформации – в постижении сути. Того самого внутреннего. Почему собака выглядит как собака? Потому что у нее сущность собаки. Как превращается, или, по-старому, «перекидывается», колдунья? Принимает чужую сущность. Собаки, кошки, гуся… Сколько было у нее открытий! Летать вороной, прыгать белкой… Кому об этом расскажешь? Никому. Только Зинаиде, но она передала плашку…

и вскоре ее не стало. Как хотелось в лес, к своим! Но сколько бы ни бегала Татьяна по лесу волком, зайцем, что-то не пускало в загадочную ведьмовскую деревню. Силы кончались. Чем ближе она подходила, тем свинцовее становились лапы, переставали слушаться крылья. И все, дальше, как в сказке, – грянешься оземь (больно, между прочим!), и снова девушка Таня. И бредешь звериными тропами, усталая и злая, на поляну к своей одежде. А дома все меньше и меньше родного. Радости, печали близких кажутся такими пустыми и суетными… Играми, пустыми играми. «Людское», одним словом. Тяжесть одиночества стала совсем неподъемной, когда умерла старая ведьма Зинаида. Раньше они хотя бы говорили, пусть не обо всем, пусть недомолвками, но она знала… Она была своей, хоть и жила с людьми всю свою жизнь. «Людским» не тяготилась. Теперь бабы Зины нет. Почти никого нет вокруг, кто знал бы, что за существо Таня Вешкина, и принимал ее…

Тогда она обрадовалась, увидев Вадима Струганова возле раскрытого капота «бывалого» джипа немалых лет, по дороге из Лукино в Питер. В тот теплый августовский день ее самого одинокого лета ей показалось: вот, вот кто может ее понять. Хоть немного… Свой. Он стоял почти под Вырицей, у самого Борисова, где в августе делают передышку аисты, отправляясь на юг. Тоска по Зинаиде, глодавшая Таню, как деревенская собака мозговую кость, отпустила, будто псина бросила добычу и завиляла хвостом навстречу хозяину.

Она лихо развернулась на пустом в это время дня шоссе, подъехала и притормозила, не заглушая двигателя:

– А что ты тут делаешь, Вадим Виленович?

– Батюшки мои, Танька! Привет!

Таня вышла из машины, Вадим обнял ее, стараясь не запачкать масляными руками:

– Здравствуй, родная. Почти до места доехал, а таратайка моя встала.

– Помощь не нужна?

– Да нет, спасибо, уже разобрался. Сейчас заведусь, тридцать метров проеду и буду палатку ставить.

– Какими судьбами в наши края? У тебя же дача на Карельском. Или ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься. Есть дача, в Васкелово. Но знаешь, как теперь там? Плюнуть негде – в дачника попадешь. Хоть и десять соток, а все равно слышно, как сосед сморкается и в сортире кряхтит. Вот удираю сюда на рыбалку! Простор! Я за год так от людей устаю – лета не хватает. Тем более дача – там семья, жена, дети, теща любимая. Ну и показал приятель местечко, езжу прятаться от всех на пару деньков, а то и на недельку. В этом году самое хорошее время пропустил – свои заездили: крышу меняй, сарай крась. А что делать? И красил, и менял.

– Ничего, зато аистов увидишь – сегодня-завтра прилетят. Их время, – Таня показала рукой на соседнее поле, – вон туда они обычно садятся.

– Правда? Вот повезло! Нет худа без добра. А ты куда? В город?

– В Вырицу, за хлебом, за мясом, за едой, одним слово. У меня сын с приятелями на даче. Прожорливые! Холодильник опустошили и еще просят.

– Слушай, Тань, а у тебя сыну сколько? Он вроде взрослый парень?

– Пятнадцать.

– Большой. Один справится?

– Вполне. Он у меня, бывает, и по неделе один живет, и очень это дело любит. Свобода и никакого контроля. Правда, его и контролировать особо не надо, мальчик разумный. Ты к чему клонишь? Хочешь на рыбалку пригласить? Уж не в качестве ли наживки?

– Угадала! От такой наживки никто бы не отказался! – Вадим «лучился». Изливал в пространство волны обаяния. Соблазнял. Что-что, а в умении быть «вкусным» Струганову равных не находилось. Что ж, в их давнем романе не звучало ни грустных, ни фальшивых нот. Можно и повторить. Почему бы и нет? В укороченном варианте. За два-три дня добытой Вадиком свободы от роли главы семейства. Таня задумалась. Да, действительно, можно мальчикам накупить всяких полуфабрикатов – котлет, пельменей. А еще колбас разных, сыра, картошки в подполе достаточно, все будут сыты и довольны. Попросить, чтобы не очень шумели по ночам, хотя… соседка глуховата, вряд ли мальчишки ее разбудят, тем более что Гошка сам особо буйствовать не любит. На него вполне можно положиться. Георгий и посуду помоет, и подметет, сын с детства чистюля на радость бабушке и маме. «Побуду до аистов», – подумала Таня, и от этой мысли на душе ощутимо потеплело. С Вадимом ей было хорошо еще потому, что он «свой». Понимает и чувствует тонкий мир, видит потоки, для мужчины это редкость, даже для мага. Среди них редко попадаются видящие. В основном изображающие «видение». Странное сочетание – сила есть, а видения нет. Может, потому, что мужчины слишком жестко структурируют мир? Раскладывают все по полкам? А мир живой, подвижный, сложный, сложнее, чем может

понять обычный человек. Да и необычный тоже. Таня вгляделась в Вадика. Ему очень хочется, чтобы она осталась. Что ж, желания совпали… Так совпали, что хочется поиграть с этим… немного. Таня изобразила на лице сомнение, зная Вадима, в душе завоевателя и викинга: сдаться без боя – лишить его удовольствия. Некое подобие сопротивления только раззадорит старого друга и бывшего любовника. Почему бы его не побаловать? Хотя той холодной весной все складывалось легко и просто. Само собой. Без ритуальных танцев. Но разве бывает всегда одинаково? Вадик продолжал уговаривать:

– Танюш, действительно, оставайся на пару деньков. Купи пацанам сосисок, они и без тебя прекрасно обойдутся. Отдохнешь.

– Идея хорошая. Готовить на ораву мальчишек мне уже порядком надоело… Порыбачить, что ли, с тобой?

– Давай, давай соглашайся. – Вадим завлекательно задвигал бровями наподобие того, как это делал Сашка Лютов. Таня рассмеялась, все, пора сдаваться, хватит играть в порядочную девушку:

– Уговорил. Жди меня здесь, я быстро. Тебе привезти чего-нибудь?

– Обижаешь! Все с собой.

– Где встанешь?

– Вот там, – Вадим махнул в сторону небольшого холма на берегу реки.

– Хорошо, буду через два часа.

…Татьяна вернулась к вечеру, когда палатка уже стояла, а в котелке кипела уха из свежена-ловленной рыбы. Хорошая уха, с лавровым листом, молодой картошечкой. Они выпили фирменной стругановской настойки на березовых почках, поели ухи, посидели у костра… Ночью, часа за два до зари, Таня выскользнула из палатки и, аккуратно спустившись с крутого берега, скользнула в воду… На рассвете отлично клевало… Погода стояла удивительная, и даже вода, остывшая за ночь, днем нагрелась настолько, что Вадим тоже решил искупаться. Правда, все-таки замерз, посинел, покрылся гусиной кожей, в отличие от Тани, которая чувствовала себя рыбой в любой, даже августовской воде. Два дня, два волшебных, ласковых, полных воспоминаний и нежности… Промелькнули упреки, но так, слегка, как быстрые тучи на безоблачном небе. Татьяна даже и не догадывалась, что всколыхнула в Струганове их давнишнюю связь, она редко беспокоилась о мужчинах… Исключение – Глеб. Он почему-то зацепил за душу, вызывая щемящее чувство жалости, как вредный ребенок, от обиды убежавший в лес и потерявшийся там… Впрочем, о Глебе она тогда тоже не думала… Они много говорили, точнее, говорил Вадим, а Таня слушала: «Монадическая теория, солитоны, школа, ученики…» Вадик искренне верил в то, чем занимался, и это выгодно отличало его от большинства тех, кто пожинал плоды на ниве магии и энергетики. И именно это позволило ему подойти так близко, совсем рядом… И все-таки еще очень далеко. Очень.

К концу второго дня Таня поняла, что ничего не расскажет Вадику, не станет вносить смуту в его стройный мир… Он просто не примет. Так долго строил систему, и вдруг – неучтенные факторы… Но на рассвете третьего дня, когда прошел ярый утренний клев, прилетели аисты… Это было так неожиданно и волшебно, что она не удержалась. Вадик уже сложил улов, пересыпав его свежей крапивой, и она вволю наплескалась, когда в небе замелькали большие черно-белые крылья…

– Вадим, смотри, аисты! – Женщина выскочила из воды как была, совершенно нагая, с каплями воды на розовой коже…

…Вадим залюбовался: большие красноносые птицы садились и садились на скошенный луг в ста метрах от машины, такие разные, молодые, старые, даже можно различить по оперению и по росту, сзади захлопали крылья, еще одна птица взлетела откуда-то из-за спины… На мгновение Струганову показалось, что среди садящейся стаи мелькнуло обнаженное женское тело… Нет, не показалось – среди аистов стояла Таня, птицы обступили ее… Налетел ветер, защипало в глазу, Вадим стал тереть глаза руками, когда проморгался, женщины в стае не было видно – только птицы… Опять захлопали крылья, за стоящими машинами опустился на землю крупный красноносый аист. Вновь защипало глаза, когда же отпустило, с той стороны, где села птица, шла такая знакомая и такая непонятная Таня Вешкина, голая, какой выскочила из воды, когда закричала: «Вадим, смотри, аисты!», – держа в руке большое черное перо… Вадим попятился. Его вдруг обдуло ужасом, хотя в том, что произошло, ничего страшного не было. Видимо, все отразилось на его лице, потому что женщина не стала ничего говорить, молча нырнула в палатку, оделась, собрала вещи, сложила в машину… Черное перо бросила на переднее сиденье рядом с местом водителя. Вадим вдруг устыдился своего первобытного ужаса, стало неловко, он осторожно подошел сзади и обнял Таню. «Это же Танька, что я? Ничего же плохого, даже если все так, ничего плохого… – Вадим уговаривал себя: перестань, вот оно, теплое тело под руками – человеческое, знакомое, родное…» Наваждение потихоньку отступало, точнее, пряталось, забивалось в темные уголки души до поры – он знал, что вылезет однажды, но пока он заталкивал и заталкивал его поглубже. «Мне примерещилось, сон, фантазия, детские сказки». Женщина не отстранилась, повернулась, посмотрела прямо в глаза. Выдержать взгляд он не смог, заломило затылок.