Городской мальчик
Шрифт:
– Утром поговорю с Берлингеймом, – зло бросил Пауэрс, – и, если он захочет купить, я продам, и без всяких оговорок в пользу господ Букбайндера и Кригера. Деловые люди не поступают, как поступили они, следовательно, я не обязан брать в расчет их мнение. Больше мне нечего сказать.
– Да, я не в своем уме, – запальчиво ответил ему Букбайндер. – Я хочу остаться хозяином, а не ходить в помощниках у Берлингейма.
– Пап, – слабо донеслось из-за столика Герби. Отец обернулся и взглянул на него. – Пап, мне нехорошо.
Герби обмяк и тупо уставился в одну точку. Повисшая как плеть рука сжимала остаток шоколадной коробочки. Лицо мальчика цветом сильно смахивало на съеденный им протертый шпинат.
– Господи
– Мистер, наша кухня здесь ни при чем! – вскричал официант. Он подошел к столику и поднял правую руку. – Не сойти мне с этого места, если парень не съел семь пирожных. Семь штук, мистер! Видел собственными глазами. Тут и слона стошнит. Я вот только со стороны смотрел, а меня и то замутило.
Герби пошатываясь встал со стула.
– Пап, пойду-ка я домой, – вымолвил он. У мальчика появилось ощущение, будто его желудок трясет мелкой дрожью, как озерную гладь на ветру; в мутном мареве перед глазами медленно поплыли съеденные разноцветные пирожные, а в голове настойчиво стучало: фрап, фрап, фрап, – и казалось, это самое гадкое слово, когда-либо слетавшее с человеческих губ.
– Пошли, сынок, я отвезу тебя. – Букбайндер вскочил с места и схватил его за руку. – Джентльмены, наш разговор все равно закончен, поэтому прошу извинить меня за поспешный уход. Мистер Пауэрс, поверьте, со временем вы будете благодарить меня за то, что дело осталось в наших руках. Кригер, заплати за меня. Всего доброго.
Мистер Букбайндер заторопился с мальчиком на улицу, и они стали у края тротуара, чтобы поймать такси. Однако сразу такси не подвернулось, и Герберт, покачиваясь на бордюрном камне, перенес все муки плавания по штормовому морю, а потом вдруг испытал блаженное облегчение, какое наступает, когда перегнешься за борт. Отец заботливо помог ему, а после пешком повел бледного, дрожащего мальчика домой. Теперь полезнее было подышать свежим воздухом, чем ехать в такси. Мало-помалу прогулка возвращала Герби к жизни, и сквозь муть нездоровья в памяти начали всплывать обрывки делового разговора взрослых.
– Пап, – несмело спросил он, – а мистер Пауэрс правда может продать Хозяйство и выбросить тебя с мистером Кригером на улицу?
– Тебе нечего об этом беспокоиться, – ответил Букбайндер. Но смотрел он с тревогой и грустью. – Забудь все, что слышал, Герби. Сейчас твое дело – касторовое масло и постель.
Вот так, касторовым маслом, постелью и щемящей досадой на самого себя за то, что не сумел выдержать марку, завершился для Герби Букбайндера первый вечер, который он провел как мужчина среди мужчин.
11. В «Маниту»!
В следующий понедельник, первого июля, дети начали разъезжаться из города – на отдых.
Впервые в жизни Герби Букбайндер отказался от привычных городских развлечений летней поры, когда можно купаться под пожарным краном, лакомиться арбузом с запряженного лошадью фургона, устраивать пикники на городских пляжах и в парках, да просто болтаться без цели где твоей душе угодно, и пустился навстречу неведомым радостям загородного лагеря. У дома 2075 по улице Гомера семейство Букбайндеров с багажом погрузилось в «шевроле», чтобы ехать на Большой Центральный вокзал. Мимо протащился ветхий арбузный фургон со старыми знакомыми: белой клячей и чумазым взъерошенным возницей, который выкликал нараспев: «Ар-БУ-У-зы-ы! Ар-БУ-У-зы-ы!» В фургоне высилась гора пузатых зеленых арбузов вперемешку с оковалками льда; у Герби даже засосало под ложечкой – так вдруг захотелось съесть кусочек студеного арбуза и никуда не уезжать. Но это настроение развеялось, едва заурчал мотор и они тронулись в путь. Да если разобраться, то что такое «ар-БУ-У-зы-ы» в сравнении с весельем и удовольствиями, ожидающими в далеком и загадочном «Маниту»?
Пыльный солнечный луч прочертил наискось пустоту под куполом Большого Центрального вокзала и упал на желтый квадрат внушительного знамени, висевшего в углу, на стене, в огромном зале ожидания. На знамени красными буквами было вышито:
Мистер Гаусс очень гордился староанглийским шрифтом, исполненным значительности и достоинства. К несчастью для Герби, Фелисии и их родителей, которые метались в поисках знамени за десять минут до отхода поезда, этот шрифт весьма трудно читается на расстоянии более десяти футов. А вокруг так и мелькали знамена: красно-голубое – лагеря «Гайавата», бело-зеленое – лагеря «Алгонкин», серо-зеленое – лагеря «Пенобскот», голубое с золотом – лагеря «Ирокез», а также лагерей «Пуэбло», «Вигвам», «Тотем», «Томагавк», «Нокоми» – и еще полсотни знамен разных форм и расцветок. Глядя на все эти флаги, можно было подумать, будто племена американских индейцев возродились и устроили грандиозный военный совет, чего не скажешь о толкучке под флагами. В сущности, трудно представить себе нечто менее похожее на благородных нагих краснокожих, чем кучки неугомонных потных сварливых городских детей, одетых в «другие» костюмчики и платьица, нехотя подставляющих щечки заплаканным матерям для прощального поцелуя, либо ссорящихся между собой, либо громко оспаривающих приказы вожатого.
Там и сям в плотный строй индейских названий вклинивались то лагерь «Уильямс», то лагерь «Счастье». Герби порадовался, что не угодил в одно из этих занудных мест, а едет в лагерь с волшебным названием «Маниту».
– Вон они! Я вижу мистера Гаусса! – воскликнула наконец Фелисия, и Букбайндеры поспешили предстать перед толстым Дудочником, который собирался увести детей в свою страну чудес.
К их разочарованию, мистер Гаусс держался вовсе не так радушно, как в предыдущую встречу. Букбайндерам даже показалось, что директор весьма холоден. На самом деле это было не так; просто мистеру Гауссу не хватало душевных сил умасливать всех сразу. Когда он умасливал одну семью, получалось густо, а как пришлось делить на восемьдесят, вышло – почти ничего.
Герби обвел взглядом толпу под желтым знаменем и тотчас заметил Ленни Кригера: его подобострастно облепили мальчишки помладше, и он громко предсказывал исходы бейсбольных матчей. Мальчики и девочки собирались отдельными стайками. Герби смотрел-смотрел и высмотрел среди девочек Люсиль. Он улыбнулся и помахал ей, но та застенчиво отвернулась.
– Весело тут, да, Флис? – проговорил Герби, однако ответа не последовало, и он с удивлением обнаружил, что сестры уже нет рядом, а ее уводит долговязая, крутобокая, как луковица, женщина с лицом, сплошь усеянным веснушками. Позднее он узнал, что это тетя Тилли, старшая вожатая девочек. Тут и его руку крепко ухватила чья-то большая влажная ладонь. Он поднял глаза на своего похитителя: перед ним стоял здоровенный светловолосый мужчина с квадратной физиономией и крошечными глазками за толстыми стеклами очков без оправы.
– Я дядя Сэнди, твой старший вожатый, – представился тот, – а ты, верно, маленький Герби Букбайндер? Идем со мной.
Герби пошел, хотя без особой радости, и его подвели к дочерна загорелому, худосочному и замороченному на вид молодому человеку, стоявшему в окружении мальчишек лет девяти.
– Вот это дядя Смугл, твой вожатый, – сказал дядя Сэнди. – Восьмая хижина, здесь самые старшие младшеклассники. Порядок?
– Сэнди, у меня уже шестеро, – запротестовал дядя Смугл, но дядя Сэнди торопился и только бросил через плечо: – В поезде разберемся. – По росту он подходит в Восьмую хижину.