Горой

I.

Путешественники, которые теперь переезжают через Уральския горы по железной дороге, даже приблизительно не могут себе

В начале семидесятых годов мне случилось ехать из Петербурга в Зауралье. Студенческие сборы невелики: тощенький чемоданчик, подушка, плед -- и больше ничего. До Перми путешествие в летнее время -- я ехал в начале июня -- обставлено всеми удобствами цивилизации: до Нижняго по железной дороге, а от Нижняго -- на пароходе. Все шло отлично, и через пять дней я был в Перми.

Итак, я в Перми с восемью рублями в кармане, а нужно еще сделать на лошадях больше трехсот верст, притом приходилось ехать или убийственным сибирским трактом на Екатеринбург, или еще более убийственным гороблагодатским на Тагил. Первый путь был для меня длиннее, но можно было скорее найти компаньона; второй -- короче, но приходилось ждать компаньона. Получалось что-то в роде сказочной "розстани", где расходились три пути-дороги: по первой поедешь -- сам будешь сыт, конь голоден, по второй поедешь -- конь сыт, сам голоден, и т. д. С восемью рублями в кармане далеко не ускачешь, и мне пришлось прождать в Перми целых восемь дней, вероятно, по числу рублей, пока выискался попутчик.

Погода стояла отличная. От Перми до Кыновскаго завода считается около 200 верст, и мы проехали этот конец ровно в сутки. В Кыну нам приходилось разстаться,-- мой попутчик должен был ехать гороблагодатским трактом дальше, к Тагилу, а я предпочел отправиться "горой", т.-е. вверх по р. Чусовой. Мне случалось тут ездить не раз, и я всегда с особенным удовольствием делал этот перевал верхом по бурлацким тропам, так как тут на разстоянии семидесяти верст пути до самой Межевой Утки, где была тогда демидовская пристань, не встретишь ни одного колеса. Это замечательно дикий и глухой уголок, оставшийся как-то в стороне от всякой цивилизации,-- и теперь там нет колесных дорог. Уральская железная дорога окончательно убила эту позабытую Богом и людьми сторону, потому что прежде она оживала хоть на время навигации, когда по реке Чусовой с ранней весны до поздней осени сплавлялись заводские и купеческие караваны, а нынче грузы идут железным путем.

Поверье, что если раз не повезет, так не будет счастья до самаго конца, оправдалось на мне самым блестящим образом. Оставшись в Кыну, я никак не мог найти верховой лошади и проводника на проход до Межевой Утки. Прежде всегда были лошади, и своя цена установилась -- три рубля за пару лошадей. Я обходил весь завод, но никто не соглашался везти дальше ближайшей чусовской деревушки Деменевой. Чтобы не сидеть в Кыну, пришлось согласиться и на это, хотя в Деменевой было всего пять дворов и трудно было разсчитывать на подводу.

– - Да уж верно тебе говорю: в Деменевой завсегда лошади есть,-- уверял меня старик-проводник.

– - А если нет?

– - Ну, тогда на лодке подымут...

– - Да ведь до Уткина лодке ходу двое суток?.. Верхом-то я утром из Кына, а к вечеру на Утке... Да и дорого на лодке.

– - Уж это обнакновенно, на конях куда способнее. Уж это что говорить... Тропами пятьдесят верст будет -- не будет, а водой все семьдесят. Не близкое место лодку-то подымать. Только лошади в Деменевой завсегда есть...

Выбирать было не из чего, и пришлось согласиться с гипотезой, что в Деменевой непременно должны быть лошади.

Мы выехали ранним летним утром чуть свет. И река Чусовая и весь Кыновский завод еще были подернуты туманной мглой. Этот Чусовской завод считается одним из очень красивых на Урале, но мне положительно не нравится,-- ужасно дикое место, и весь завод точно спрятался в глубокой горной разселине. Прямо из завода наша дорога пошла в гору, открывая горную панораму с каждым шагом вперед все шире и шире. Река Чусовая с вершины горы казалась такой обыкновенной речонкой, которую только вот курицы не перебродят. Кругом обступили ее неприветливыя и высокия горы, заставляя выделывать такия колена и кривулины, точно ползла змея. Мне больше всего не правится здешний лес -- угрюмый, неприветливый, и эти болота, которыя не только в низких местах, где им сам Бог велел быть, по и на горах. Последнее просто возмутительно. Подымаешься-подымаешься по каменистой дороге в гору, и вдруг верст на пять разляжется самая непролазная болотина, где приходится ехать то по колено в грязи, то по таким еланям, где несчастная лошадь прыгает с мостовины на мостовину точно по клавишам фортепиано. Тут можно и ногу сломать и голову, а главное -- так навихает в седле, что не скоро разогнешься. Впрочем, это только первая, самая скверная станция, я дальше дорога идет берегом Чусовой и едешь даже с удовольствием.

Несмотря на хорошую погоду и сравнительно хорошую дорогу, мы в Деменеву приехали часов через пять. Деменева раскидала свои пять избушек на левом высоком берегу Чусовой, и можно только удивляться, что заставляет крещеных людей жить в этой трущобе.

– - Эй, кто жив человек есть!..-- кричал старик, поочередно подезжая к избушкам и постукивая кнутовищем нагайки в оконца.-- Барина я привез, коней надобно... Эй, живая душа, выходи!..

Все пять изб точно вымерли, и только в одной мелькнули белыя детския головки и сейчас же спрятались. В самой последней избушке откликнулась какая-то больная старуха.

– - Никого нету, родимые... и званья никого нет!-- слышался разбитый старческий голос.

– - Да вымерли, что ли?..

– - Зачем вымирать... Мужики-то разбрелись по убившим баркам, ну и бабешки с ними и девки. По целковому поденщины платят девчонкам... вот какое дело. В Тесовом броду убившая барка, под Высоким Камнем.

– - Ну что я теперь буду делать?-- накинулся я на проводника:-- ведь а тебе говорил, что лошадей нет... а?.. ну?..

– - Вот поди ж ты, как оно тово...

– - Что же я здесь буду делать?..

Мой старик, видимо, был сконфужен и долго чесал кнутовищем у себя за ухом. Потом движением головы передвинул свою шляпу с уха на ухо и убежденным голосом проговорил:

– - Чего-нибудь врет старуха, барин... Какая-нибудь да есть живая душа!..

Мы спешились. Старик пошел в избу, а потом я видел, как он перелезал через прясло в соседний огород. Через четверть часа послышался разговор и даже смех. Мой проводник перелезал опять через прясло, но теперь в сопровождении какой-то бабы, которая не без кокетства толкала старика в шею.

– - Вон какую я тебе зверину привел,-- весело заговорил старик, появляясь в ворогах,-- почище другой лошади-то будет. Параха, вот тебе и барин...

– - Лошади есть?-- спросил я ухмылявшуюся Параху.

– - Какие у нас кони, барин...

– - Так как же?

– - А уж не знаю...

– - Ты зачем же ее привел в таком случае?-- накинулся я опять на старика.

– - Может, у суседей у кого кони есть?-- заговорил старик.

– - И у суседей нет... Семишкина кобыла охромела, у других кони в пасеве. Да и какие у нас кони... Мерин один, да и тот кривой.