Горожане. Удивительные истории из жизни людей города Е.
Шрифт:
Хозяин удивился:
– За что он вас так?
– Да не нарочно, хотел, понимаешь, прокатить с ветерком! Лежу в снегу и думаю – ну, всё, брат, доездился! Не успел встать, как председателю все вокруг грозить давай – что сместят, из партии исключат! Я ещё снег с тулупа не отряхнул, а его уж почти что казнили.
– Вступились?
– Вступился. Мужик хороший, правильный, и в колхозе дело с умом поставлено. Ну а что гостя в снегу повалял, в том большой беды нет.
За окнами взлаяла чужая собака, но Ральф, поморщившись, отвечать не стал: очень уж спать хотелось.
Живая беседа идёт не по-писаному, байки да анекдоты блестят в ней, как прожилки в камне, а главная тема – словно
– Я Свердловск тоже не сам выбрал, – сказал хозяин. – Родился в Сысерти, не бывали ещё в тех местах? Красиво там у нас… А сюда попал, не поверите, из-за Пушкина. Надо мной библиотекарь подшутил – сказал выучить первый том Пушкина наизусть, иначе не даст второй. Я испугался – и выучил. Прослышал об этом врач из Екатеринбурга, правда ли, говорит, что всего Пушкина наизусть можешь? Ну, и забрал меня в город на учение. В духовное училище пристроил – самое дешёвое образование, и на форму тратиться не нужно.
– Религиозным были?
– После семинарии стал навсегда атеистом. Я ведь и семинарию окончил, и учительствовал много лет. В партию вступил. Потом война, революция… А не выпить ли нам с вами ещё по рюмочке?
– Можно.
Тихонько, чтобы не будить домашних, перешли в столовую. Гость, пока хозяин искал графинчик, разглядывал столик старинной работы. Поверху – шашечная доска.
– Играете?
– С внуками, иногда. А вы?
– Я больше шахматы люблю. Но могу и в шашки.
Хозяин улыбнулся:
– А давайте-ка в поддавки!
Гость нахмурился:
– Вот этого никогда не понимал. Что в жизни, что в играх главное – победа.
– Про победу вы лучше меня знаете, но поддавки – игра не простая. Предлагаю попробовать.
Выпили, и хозяин умело расставил кругленькие, похожие на конфеты, шашки по чёрным клеткам. Гостю уступил белые, и тот, пожав плечами, сделал первый ход.
– Тут ведь как получается, – сказал хозяин, подставив шашку под удар, – тут самое главное понять, что и поражение может стать победой. Всё как в жизни. И перемениться может в любую секунду. Вот за это я и люблю поддавки. Ну и потом – быстрая игра, весёлая. Большого напряжения не требует. У вас дамка! Сочувствую.
– С вами глаз да глаз! – притворно возмутился гость, довольный, что дал хозяину выиграть.
– Ещё разок?
Снова застучали шашки по столику. Гость изо всех сил старался вновь проиграть, выиграв, но думал о другом. Слова хозяина затронули в его душе что-то важное, давно отставленное и больное. Одиночество сильного человека страшнее одиночества слабого, и даже тот, кого не выпускают из толпы, качая на руках, однажды чувствует, что поговорить ему не с кем и довериться – некому. Вот почему он приехал сегодня в этот дом на улице Чапаева. Хозяин не из тех, кто станет перебивать, выспрашивать, льстить. Голос у него тихий, манера говорить – спокойная, уважительная.
– Я ведь тоже начинал с духовного образования, учился в церковно-приходской школе. – сказал гость, подбрасывая в руках выигранную (а на деле – проигранную) белую шашку. – Потом в Москву забрали, к дядьке, в скорняжью мастерскую. А сам мечтал работать в типографии – думал, что там книжки можно будет читать сколько душе угодно. Очень читать любил и сейчас люблю. В церковно-приходской школе, помню, велели каждому прочесть самостоятельно двести книг сверх программы, так я даже смеялся – разве это задание? Сплошное удовольствие.
– Детям, самое главное, хорошие книги читать, – заметил хозяин. – Младшая у меня, помню, сидела с паршивеньким романом, но запрещать здесь – дело бессмысленное. Принёс ей
Ростана, раз уж время пришло для таких тем. На другой день смотрю – читает Ростана. Испортить и книга может, не всякая во благо идёт.
Гость вдруг сгрёб все шашки с доски широким жестом, но тут же, будто придя в себя, снова расставил их по клеткам, как солдатиков.
– Затягивает ваша игра. Вот и в жизни, думаю, играет с нами кто-то. В бога мы не верим, но судьбу как не признать? Меня в 1915-м призвали в армию, простым солдатом. Хотели на офицера учить, но я отказался. В деревне своей видал в то самое время двух прапорщиков, да таких неудачных, нескладных, что стыдно мне стало и за них, и за себя. Думал, как же я, в свои девятнадцать, окончу школу прапорщиков и пойду командовать бывалыми солдатами, бородачами? Как эти вот двое? Совестно мне стало, пошёл солдатом. А теперь думаю, не случайно мне те парни подвернулись. Судите сами, стал бы младшим офицером, принял бы присягу, и в Гражданскую честь да погоны привели бы меня не в Красную, а в Белую армию, на Дон, в Новороссийск… Так могло быть. Но судьба иначе решила. Доверять ей надо. Слышать. Чуйку, как у вас тут говорят, иметь. Вот я и доверяю. Под пулями никогда не наклонялся. И трусов – терпеть не могу. А вы в Гражданскую где были?
– Работал в Камышлове, ответственным редактором «Известий». В 1918-м приняли в партию, а когда Колчак наступать стал, зачислили в партизанский отряд. Руководил нами, кстати сказать, ваш однофамилец, бывший рабочий паровозного депо. В боевых условиях я газету редактировал – дивизионную, «Окопная правда» называлась. Потом, уже в Перми, белые в тюрьму посадили, но из тюрьмы я сбежал. Сбежать-то сбежал, а к своим пробраться не смог – наши отступали за Каму, всюду колчаковские заслоны стояли… Тогда решил в Сибирь идти, а зима стояла суровая, не только с людьми, но и с погодой пришлось воевать. Одет еле-еле, шёл пешком, обморозился, а спас меня тогда один крестьянин – вот сколько живу, столько его вспоминаю… Подобрал в лесу, уложил на дровни и провёз, скрыв под рогожей, мимо поста колчаковского. Мне ведь обязательно нужно было в Камышлов вначале попасть, узнать, что с семьёй. Сколько они тогда претерпели… Камышлов город маленький, все знали, что Валентина – жена большевика, что он с Красной армией ушёл. Дом обыскивали, сестёр, тётку Валянушки арестовали, племянника шашками зарубили.
Хозяин невидящими глазами смотрел на круглые, мирные, игральные шашки… Игра остановилась, не до неё теперь было.
– Валентину не трогали, думали, что я к ней проберусь – как приманку держали. Дети с ней были, и ещё одного ребёнка ждала, мальчика…
Когда пришло время рожать, отправили в барак, к скарлатинозным. Оба они тогда заболели, и Валянушка, и сынок новорождённый. Вот в те самые дни я в Камышлов и добрался. Сбрил усы, бороду, чтобы не узнали белые… Повидались мы, но остаться надолго я не мог – направился дальше, в Сибирь, там нужны были большевики, там шли тогда главные бои против колчаковцев. Тюмень, Омск, Каинск, Томский урман, партизанский отряд… А сынок новорождённый умер. Константином звали, как вашего батюшку. У меня ведь трое сыновей было, Алёша, Вовка, Костя, а остались – три дочери.
– И у меня три дочери. О сыне всегда мечтал…
– Девочки, видно, сильнее. Вот и в шашках самые сильные – «дамки».
– Моя матушка была сильнее любого мужика в нашей деревне. Когда справиться не могли, Устинью звали. Я понимаю, вы не про ту силу говорите…
Мужчины замолчали.
– Смотрите, – сказал вдруг хозяин, – как за окном светло стало! Снег пошёл. Это наши уральские белые ночи. Город весь светится в такую пору, как шкатулка волшебная. Скучал я по нему в те годы, ох как скучал… И по городу, и по дому этому, и по временам счастливым. Дом-то ещё до революции строили, в 1914-м. Но мы с Валянушкой не успели здесь пожить до войны. Мы с ней познакомились в училище женском, епархиальном. Я до той поры преподавал только у мальчиков, а тут вдруг – девчонки. «Ну, говорю, посмотрим, что вы за народ». Валентина у меня училась, но предложение я ей сделал только на выпускном вечере. Вот так и сложилось всё. Через многое вместе прошли, как я ей не надоел?.. Ну что, ещё партейку?