Горожане
Шрифт:
И с некоторым беспокойством подумала: не переигрывает ли она? Ведь как ни крути, а получалось, будто Лена обманула Валентина, да и не «будто», а так, в сущности, и было. Когда сегодня они договорились встретиться, Лена что-то сочинила про соседку, которая согласилась посидеть вечером с дочкой. Правда, потом для очистки совести Лена спросила у Васильевны, не посмотрит ли она за Машенькой, и та даже согласилась, но когда Лена представила, как Машка будет весь вечер реветь, сама же отказалась от своей просьбы.
А у Валентина, наверное, были свои планы на вечер, куда Машенька вовсе не входила, недаром он так сник, заметив ее; старался не подать вида, но Лена-то заметила, что он сник, явно сник.
— Так что же будем делать? — озабоченно наморщив лоб, сказала Машенька и, посмотрев сначала на мать, а потом на Валентина, сокрушенно развела руками.
Лена, а за ней и Валентин примирительно рассмеялись.
На старом Арбате имелось детское кафе, куда Лена несколько раз ходила с Машей. Правда, ходили они днем, а сейчас какой-никакой, а вечер, и Лена сомневалась, получится ли из ее затеи что-либо путное. Но ничего другого не приходило на ум, да и Валентин быстро согласился. Правда, для Лены важно было не согласие его, нет, ее интересовало, к а к он согласится. А согласился он без всякого энтузиазма и даже не потрудился, кажется, скрыть свое разочарование. Что ж, его можно понять: вряд ли о походе в детское кафе он мечтал, договариваясь с Леной о встрече. Все верно, все верно. И все-таки для Лены это был удар. Где-то глубоко, в самых тайниках души, теплилась у нее надежда: вот человек, который полюбит и ее и Машеньку; пусть даже Машеньку больше, чем ее.
Но Валентин, видно, никогда не имел дела с детьми — стал разговаривать с Машей ненатуральным, специально «детским» тоном. И Машка сразу не приняла этот тон, ненадолго замкнулась, а потом стала вести себя так, словно они остались только вдвоем — она и Лена — и никого постороннего рядом с ними не было.
Пятнадцать минут покорности и терпения, с которыми Маша стояла у метро, требовали немедленной компенсации. Пока дочь молниеносно поглощала мороженое («Бедные гланды!» — с тупой покорностью подумала Лена), было еще ничего. Но вот когда Маша доела свою порцию, ей стало скучно, и она принялась яростно, со всей нерастраченной за день энергией стучать ложкой по металлической вазочке. Лена отодвинула вазочку, еще не понимая, что это всего лишь пролог в том обширном представлении, которым Маша решила развлечь всех сидящих в зале. И, уже глядя на нее, аккуратный мальчик лет четырех, в синем костюмчике с широким галстуком, тоже радостно застучал ложкой. И как бы по условному знаку в разных концах зала прозвучал сначала звонкий перестук ложек, а потом сердитые голоса родителей.
— Видишь, что ты наделала? Нет, ты видишь, что наделала? — сердито зашептала Лена, хотя Маша уже присмирела, испуганно и кротко моргала голубыми глазами. — Вот придем домой, я тебя научу, как себя вести!
Лена понимала, что ей нужно сдержаться, изо всех сил сдержаться, но гнев был сильнее ее, она потянулась, чтобы шлепнуть Машеньку, та увернулась, зацепила сумочку, и на пол с грохотом посыпались кошелек, записная книжка, какие-то старые рецепты…
И, как ни странно, именно это неожиданно успокоило Лену. Она простилась с Валентином холодно, хотя кто-кто, а он меньше всего был виноват в том, что произошло.
В комнате почему-то горел свет. «Кто бы это мог быть? — удивилась Лена. — Мама? Отец? Люська? Но они всегда предупреждают заранее, задолго до приезда. Или случилось что-нибудь?»
На диване сидел Сергей. Лена растерялась.
Они разговаривали, словно сослуживцы, встретившиеся после летнего отпуска. Сейчас же Лена остановилась в дверях, не решаясь перешагнуть порог. Выручила Маша — бросилась к отцу: «Ура! К нам папа приехал в гости!»
Сергей машинально погладил ее по голове, посадил рядом с собой на диван и спросил Лену:
— Ты где была?
— Может, сначала поздороваешься?
— Где ты была? — с нажимом повторил Сергей.
Лене вдруг стало смешно: владыка отыскался, требует повиновения и отчета.
— В ресторан ходила, — с вызовом ответила она.
— Уже снюхалась с кем-то? Быстро ты! И ребенка туда же тащишь! Ну, давай, давай! Только учти, так просто это тебе не пройдет!
Лена следила за тем, как Сергей нервно расхаживает по комнате; вот он отшвырнул ногой кубики, что лежали на полу, и ею овладело странное чувство: вроде было приятно, что Сергей ревнует ее, и в то же время немного жаль: она видела, как он похудел, осунулся — все-таки справляться с домашними заботами нелегко, а м а м о ч к а каждый день не наездится постирать да приготовить; и тут же стало обидно: она снова различила хорошо знакомые ей деспотические нотки.
— А в чем, собственно, дело? — спросила Лена. — Я, кажется, человек свободный.
— Ты дождешься! — зло ответил Сергей. — Дождешься, лишим тебя права материнства.
— Ах, вот оно что! — Лена вспомнила, как недавно Машенька выдала планы свекрови, и, подойдя вплотную к Сергею, медленно проговорила: — Поздно хватился, раньше нужно было о ребенке заботиться! То видеть не хотел, отмахивался, как от обузы, а теперь вдруг родительские чувства проснулись. Машку я вам не отдам, не думайте. Она моя и только моя!
— Ну, это мы еще посмотрим…
— И смотреть нечего! Ты все сказал? Или есть еще что-нибудь? Поторопись, а то нам спать пора.
Он, конечно, сказал не все. Он вообще не сказал ничего из того, ради чего пришел сюда, ради чего просидел весь вечер в этой унылой комнате. Худенькая старушка поверила ему, впустила в комнату; Лена — странный человек — жилище свое не запирала…
Он пришел с твердым намерением помириться… попробовать еще раз пожить вместе, может быть, и наладилось бы у них. Холостяцкая жизнь Сергея складывалась не совсем так, как представлялось ему в первые месяцы после развода, когда он почувствовал радость свободы. Теперь он в общении с женщинами был куда увереннее, чем до женитьбы, и, восстановив некоторые из давних знакомств, убедился не без гордости, что и его прежние подруги заметили и оценили эти в нем перемены. Потом стало надоедать…
Он долго не решался на разговор с Леной. Самолюбие его было задето, ему казалось, что в таких случаях первой не выдерживает женщина: одиночество угнетает ее больше, чем мужчину, — и вдруг является он и поднимает белый флаг… И еще одно: когда он стал советоваться с матерью, та слышать ни о чем не хотела. «Да ты найдешь себе девушку в тысячу раз лучше!» Она действительно предприняла кое-какие меры: в гостях подозрительно часто стали бывать ее ученицы — то аспирантки, то студентки, но, стыдно признаться, Сергей чувствовал себя с каждой из них скованно, он не забывал ни на секунду, что имеет дело с м а м и н о й у ч е н и ц е й… Одним словом, не очень просто было ему прийти сюда, в Трубниковский переулок, но он пришел, пришел, когда мать уехала на юг, сделал это как бы тайком от нее, хотя такие уловки смешны и унизительны — человек он, слава богу, самостоятельный. А теперь видит: пришел напрасно, разговора не получилось, да еще, кажется, они и обидели друг друга, что было вовсе не обязательно.