Горожанки. Русская семейная традиция в ХХ веке

Книга предлагает читателю материалы, характеризующие русскую семейную традицию, в ней речь идет о семействе московских мещан Демидовых и почти родственными узами связанном с ним семействе обедневших дворян Григорьевых. С частными семейными судьбами переплетены значимые для русской культуры, громкие имена и судьбы – Сытина, Есенина, Северянина, Домбровского, но главное в них – хрупкая камерность, самобытная, хотя и типичная для культуры ряда сословий старой Москвы, перешагнувших рубеж «не календарного – настоящего Двадцатого Века».

В книге представлены

документы и фотографии из семейного архива составителя, в том числе две рукописи. Рукопись Алевтины Алексеевны Демидовой была отпечатана на пишущей машинке и переплетена бывшим политзаключенным, «каэром» Сергеем Владимировичем Шибановым на склоне жизни, в конце 1970-х – начале 1980-х годов. В семье Демидовых хранилось несколько экземпляров этой самиздатовской книги. Для широкой публики она не была предназначена, только для своей семьи. Книга Демидовой включает несколько альбомных стихотворений и повесть «Окно» – психологическую зарисовку. Книга публикуется без изменений. Автор второй рукописи – младшая дочь Григорьевых Лидия Михайловна Григорьева (Ципина). Рукопись подарена ее сыном Ильей Александровичем Ципиным в середине 1990-х годов составителю настоящего сборника и представляет собой несколько десятков исписанных мелким почерком пронумерованных машинописных листов. Григорьева планировала опубликовать свои воспоминания, но писала набело, без черновика. Рукопись Григорьевой содержит стихи и воспоминания о детстве и юности, пришедшихся на начало ХХ века. В рукопись внесена корректорская правка.

Алевтина Алексеевна Демидова была дочерью корректоров Сытинской типографии, крестной дочерью первой жены Есенина Изрядновой, училась на корректорских курсах с Юрием Домбровским и была адресатом нескольких его юношеских стихотворений. Лидия Михайловна Григорьева (Ципина) училась в литературном институте Брюсова на Поварской, посещала литературные вечера в Политехническом музее, под псевдонимом Лидия-Майя была известна Северянину.

Предлагаемая маленькая подборка литературных произведений в совокупности с предваряющим их очерком жизни семьи Демидовых даст, возможно, некоторое представление о духовном мире русских горожан ХХ столетия, напомнит об ушедшем времени, камерная жизнь которого известна нам так мало.

Книга написана по воспоминаниям моего отца – Сергея Валентиновича Залекера, светлой памяти которого она посвящается.

Материал публикуется впервые.

Февраль 1914 года в Москве был необычайно теплым – вдвое теплее марта. В один из таких теплых зимних дней в Сытинской типографии ждали фотографа. Товарищество Сытина имело в Москве две типографии: на Тверской, специально приспособленную для «Русского Слова», и на Пятницкой, работавшую для книгоиздательства. Эта вторая типография помещалась в собственном доме по Пятницкой улице, выходившем также на Валовую и на 2-й Монетчиковский переулок – «в Монетчики». Иван Дмитриевич Сытин гордился своим делом: каждая четвертая книга в России выходила из его типографии. В 1910 году уже был издан «Очерк издательской деятельности Товарищества И. Д. Сытина» [1] – парадный фотоальбом, дающий представление о типографиях, их цехах и книжных магазинах. У Сытина была своя фототипия, откуда и приглашались фотографы. Сегодня фотографа ждали в корректорской.

1900-е гг. Ольга Ивановна и Алексей Матвеевич Демидовы

По соседству с типографией Сытина, в 4-м Монетчиковском переулке, стоял деревянный двухэтажный дом (д. 5/7), часть второго этажа в котором снимала семья московских мещан Демидовых1 (комментарии, отмеченные цифрами см. на стр. 124), служивших у Сытина, – Алексей Матвеевич на протяжении нескольких десятилетий исполнял обязанности заведующего корректорской, Ольга Ивановна была корректором. Вместе с ними жила няня единственной дочки Сони – Пелагеюшка2, младший сын Володя умер в младенчестве. В марте супруги Демидовы ожидали рождения третьего ребенка.

Фотограф сделал несколько снимков, имевших разную композицию. Владелец типографии Иван Дмитриевич Сытин неизменно располагался в центре. Рядом с ним – женщины: по правую руку (на фотографии – слева) корректор Ольга Ивановна Демидова, по левую (на фотографии – справа) другой корректор – Мария Петровна Кулебакина. Алексей Матвеевич на нашем снимке стоит за спиной жены. В этом же ряду второй слева – юный подчитчик Сергей Александрович Есенин, только что увидевший опубликованными два своих первых стихотворения. Его гражданская жена, корректор Анна Романовна Изряднова, сидит на полу, склонив голову к коленям другой женщины. Как много десятилетий спустя вспоминали дочери Демидовых, объясняя детям и внукам фотографию, в корректорской на четвертом этаже было в том феврале тепло, и Ольга Ивановна, работая над рукописью, сняла накинутый на плечи платок, но, когда в типографии появился Иван Дмитриевич Сытин с фотографом и она была приглашена сесть рядом с владельцем типографии в первом ряду, она «схватила платок» и закуталась в него, чтобы на фотографии не была заметна ее беременность. При этом женщины, показывая фотографию, всегда загадочно говорили: «Здесь есть еще один человек».

Февраль 1914 г. Сытинская типография.

В центре – Иван Сытин, владелец типографии. Слева от Сытина – Ольга Смирнова (Демидова), корректор, справа – Мария Кулебакина, корректор (после смерти Ольги Смирновой – третья жена Алексея Демидова).

Стоят: над Ольгой Смирновой (Демидовой), четвертый слева – Алексей Демидов, заведующий корректорской, второй слева – Сергей Есенин, подчитчик. Сидит на полу: первая слева – Анна Изряднова, корректор

О Сытине и о его типографиях написано достаточно исследований. Начало прославлению своего Товарищества положил сам Сытин. С приходом советской власти начал создаваться миф о сытинцах как передовых революционерах-печатниках. В 1929–1930 годах Центральным бюро краеведения совместно с ВСНХ был объявлен конкурс на лучшее монографическое описание фабрик и заводов, победителем которого стала книга «Первая Образцовая типография», написанная «рабочим от станка» Н. И. Мирецким, а «главным редактором» был «весь коллектив рабочих Первой Образцовой» [2] . К сожалению – только рабочих. О литературной и культурной жизни служащих типографии – корректоров, рисовальщиков – из монографии мы не узнаем. Книга Мирецкого, основанная на собственных воспоминаниях и наблюдениях автора, создавала образ революционной пролетарской типографии. Такой она вошла и в учебники истории. Миф о революционерах-сытинцах столь укоренился в нашем сознании, что даже в некоторых поздних исследованиях, посвященных первому московскому периоду жизни Есенина, начинавшему покорение столицы с работы у Сытина, особо подчеркивается влияние «революционной пролетарской» среды на юного поэта – тема в действительности не столь существенная для этого периода его жизни. Влияние типографии на мировоззрение поэта характеризуется как тлетворное. Автор книги «Судьба и вера Сергея Есенина», написанной по благословению митрополита Симона (Новикова), Игорь Евсин пишет, что определение «вербочный херувим», данное в типографии поэту, «звучало как насмешка в устах так называемых „революционных пролетариев“, вовлекших неопытного деревенского паренька в антиправительственную деятельность» [3] .

Но Есенин не так много общался с рабочими – эти знакомства остались главным образом от предыдущего недолгого периода его работы в книжном магазине, теперь же он начал служить в корректорской, где его и окрестили «вербочным херувимом». После рязанского села, после работы в мясной лавке купца Крылова, а затем в должности продавца в книжном магазине Есенин оказался в новом для себя мире московских служащих. Что представлял собой этот мир? Можно ли сейчас воссоздать атмосферу корректорской? И насколько вообще справедливо утверждение, что в типографии Есенин подпал под влияние «передовых идей», враждебных «устаревшему» православному мировоззрению» [4] ?

Сам Сытин был человеком истинно православным. Можно сказать – торжественно православным. Может быть, то, что большая часть его печатной продукции была связана с православием, и не является свидетельством религиозности издателя – коммерческие интересы для него были едва ли не превыше всего. По слухам (если им можно доверять), он сам признавался, например, что хорошо подзаработал на прославлении преподобного Серафима Саровского. Но создаваемая им в типографиях религиозная атмосфера была именно такой, какой требовал уклад Замоскворечья: по праздникам в стенах типографии на Пятницкой служились водосвятные молебны, после Пасхи повышалось жалование, на Рождество проводились детские елки, регулярно приглашался священник из близлежащей церкви Спаса Преображения «на Болвановке». А известная фраза Сытина «уйду в монастырь» – после национализации типографий – может быть, и не выражала выстраданную потребность его души, но и не для «красного словца» прозвучала (как сочли его советские биографы).