Горы и оружие
Шрифт:
Мозель въехал в главные ворота, провел машину за игровое поле, к арене с черным гаревым покрытием. Там уже дожидался конюх в английской каскетке, держа на поводу мохнатого нервного пони. Хвост у пони был заплетен в толстый черный жгут.
— Расплетите, — коротко приказал Мозель.
— Но он его весь унавозит, — возразил конюх.
— А вы не давайте. Стегайте по крупу всякий раз, когда забудет поднять хвост.
Конюх расплел жгут, а Мозель снял с себя куртку и внезапным движением накинул ее пони на голову. Сердито мотнув мордой, пони сбросил куртку прочь, и Мозель стегнул его хлыстом по кончикам ушей. Затем, с помощью конюха, он завязал пони глаза этой курткой, крепко опоясав сверху морду резиновым багажным кольцом.
— Смысл сей операции, — пояснил он Мак-Грегору, — в том, чтобы отучить лошадь от привычки давать ненужный крюк при повороте — привычки негодной и крайне неприятной при игре в поло. Куртка пахнет мной, и пони знает, что это хозяин велит. Причем выполнять повеление надо вслепую. И всякий раз при отказе выполнить беспрекословно он получает удар по ушам.
Мак-Грегор слушал с интересом, однако то и дело поглядывал кругом, на чистенький, но пустынный старый стадион. Странное место для встречи с турецким полковником.
— Сероглу сейчас прибудет, — заверил Мозель. Бросил лукавый взгляд на Мак-Грегора. — А вы напрасно скрытничаете с Кэти, — сказал он неожиданно. — Дело, конечно, не мое но неразумно так вести себя с женщиной, даже если прожил с ней много лет. Вас не сердят мои слова?
— Нет, отчего же, — натянуто сказал Мак-Грегор.
Мозель вскочил в седло, задками сапог сжал вздрагивающие лошадиные бока, и пони прянул в воздух всеми четырьмя мохнатыми ногами. Мозель резко натянул правый повод, и ничего не видящий, разгневанный пони загалопировал боком. Мозель стегнул его по ушам и стегал не переставая, пока пони не подчинился поводу. Мозель стал гонять пони по гаревому кругу, обучая поворотам, а Мак-Грегор глядел не отрываясь. Всадник и лошадь не давали друг другу спуска. Пони шарахался по всей арене, пока Мозель не повел его вплотную к деревянному забору, и тут уж всякий раз, когда пони поворачивал чересчур широко, он с размаху ударялся о забор.
— Своего рода религиозное воспитание, — подъезжая, сказал запыхавшийся Мозель. — Веруй! Иначе — суровая кара.
— Мистер Мак-Грегор.
Мак-Грегор не заметил, как рядом появился подтянутый человек небольшого роста — метр пятьдесят пять примерно, — хрупкий и нервный на вид, но как бы раз навсегда решивший превозмочь эти свои слабости. Он был в двубортном пальто верблюжьей шерсти и держался очень прямо, как свойственно держаться низкорослым людям.
— Сероглу — Мак-Грегор, — торопливо проговорил Мозель и опять погнал лошадь по кругу. Сероглу церемонно пожал руку Мак-Грегору.
— Вы, судя по внешности, не военный, — сказал он. — А я опасался, что столкнусь с солдатом.
— Но ведь вы сами военный.
— Да, но не люблю иметь дело с военщиной. Предпочитаю людей интеллигентных… Ну и выездка! — заметил он, глядя, как Мозель сражается с лошадью. — Чего он от нее хочет?
— Хочет отучить ее от неправильной манеры поворачивать, — сказал Мак-Грегор.
— У Мозеля страсть переиначивать природу, — проговорил Сероглу, воинственно и твердо вставая своим щуплым телом на защиту природы. — А знаете ли вы, что мой сын учится там же, где и ваша дочь? — спросил он.
— Нет, не знаю.
— Дочь ваша не является домой с нигилистическими идеями? Не намерена все сокрушить?
— Нет, — сказал Мак-Грегор. — До таких крайностей дело не доходит.
— Второй мой сын — школьник, учится в Эколь Альзасьен. Они собираются захватить здание этой своей школы. Еще неделя, говорит сын, и все учебные заведения Франции, в том числе и эта школа, окажутся в руках учащихся. Не знаю, что и делать, и хотел спросить у вас, что вы предпринимаете, дабы уберечь дочь.
— Эта проблема еще передо мной не вставала, — уклончиво ответил Мак-Грегор.
— Я боюсь, что при разгоне демонстрации полиция искалечит моих сыновей. Они оба невысокие, в отца.
И от недобрых предчувствий Сероглу передернулся всем телом. Он отошел от забора, давая дорогу возвращавшемуся Мозелю. Пони был весь в мыле и черной пыли, из ноздрей пыхало горячо и влажно. Опять он вскинул мордой, пытаясь сбросить куртку, и Мозель несильно хлестнул его по шее. Затем спрыгнул наземь, убрал куртку, ласково погладил пони по голове, нашептывая что-то — по-английски, не по-французски — в возмущенно прядающие уши.
— Вот вы и встретились, — сказал Мозель, взяв у конюха полотенце и вытирая потное лицо. — Не справлялись у него, Мак-Грегор, как это он добыл курдские бумаги?
— Нет еще.
— Так все же каким образом они вам достались, Кемаль? — обратился Мозель к Сероглу, вытирая полотенцем ноги лошади.
— Самым законным, — ответил тот. — Манаф Изат, владелец документов, был гражданином Турции. Поэтому французская служба безопасности передала нам его документы.
— А как они попали в руки службы безопасности? — спросил Мак-Грегор.
— Манаф умер в больнице, в Лионе, от брюшного тифа, и полиция, изъяв документы, известила нас. Тут нет никаких тайн.
— Никаких тайн никогда и ни в чем — да, Кемаль? Все по закону, — усмехнулся Мозель. — Все открыто с обоих концов — глядите и убеждайтесь.
— Так точно.
— Но я должен подчеркнуть, — сказал Мак-Грегор, — что ни деньги по аккредитивам, ни документы не принадлежали Манафу лично.
— Откуда вам это известно? — спросил Сероглу.
— Мне известно, что и документы и деньги принадлежат курдскому Комитету.
— Об этом Комитете я знаю, — сказал Сероглу. — Но какое вы имеете к нему отношение?
— Я уполномочен действовать от его имени, — сказал Мак-Грегор. — И я хотел бы получить документы обратно.
— А деньги где находятся, вы знаете? — спросил Сероглу.
— Разумеется, знаем, — вмешался Мозель. — И хотя документы у вас, Кемаль, но денег из фарсского банка вы не получите, не доказав прежде свои права на них согласно французским законам.