Горы и оружие
Шрифт:
Время было еще утреннее, и он занялся вскрыванием бурых конвертов с материалами к конференции по ресурсам. Конвертов этих лежала на столе целая кипа, их прислал из Тегерана Джамаль Джанаб. Кэти, видимо, ушла звонить Мозелю, потому что через полчаса тот позвонил Мак-Грегору и сообщил, что переменил мнение насчет полезности голландца с англичанином.
— Напрасно лишь потратите на них время, — сказал Мозель.
— Как так? — удивился Мак-Грегор. — Они ведь обещали соблюсти условия контракта с Манафом Изатом, а это существенно.
В трубке послышался сухой смешок Мозеля.
— Они смогут соблюсти лишь то, что им позволят соблюсти французские законы. Решать теперь уже не им, так что полезней потолковать с теми, кто действительно будет решать вопрос.
— С кем же, например?
— Есть тут человек, без встречи с которым в конечном счете вам не обойтись, — сказал Мозель. — И как раз вчера он просил устроить ему с вами встречу.
— Кто он?
— Американец по фамилии Кэспиан.
— Кэспиана я знаю, — сказал Мак-Грегор.
— И хорошо знаете?
— Нет. Но он мне давно известен по Ирану.
— Тогда вам, вероятно, известно, что он во многом определяет отношение американцев к курдской проблеме. Встреча с ним даст вам некоторое понятие о том, перед какими трудностями вы стоите. А возможно, и заставит вас подумать, стоит ли вам забираться глубже в эти дебри.
Мертвая пауза.
— Вы у телефона? — окликнул Мозель.
— Да.
— Ну так как же?
— Пока могу, я буду продолжать, — произнес Мак-Грегор. — А нельзя станет — кончу.
— Что ж… — И Мозель сообщил, что американец Кэспиан в час дня будет завтракать в старом отеле «Амбассадор», неподалеку от Пийе-Виль. Мак-Грегора там ждут, ему нужно будет лишь назвать себя. — Постараюсь и я подъехать, — заключил Мозель, — но, как вы, вероятно, знаете, мы с Кэти в час отправляемся кататься верхом.
Этого Мак-Грегор не знал, и, когда через полчаса явилась Кэти в бриджах и эластичных сапожках, он окинул ее испытующим и осуждающим взглядом.
Чувствуя, что муж на нее сердится, Кэти отвлекла его вопросом:
— Ты говорил уже с Эндрю?
— Да, у нас был с ним спор. Он хочет переключиться на естественные науки.
— Ну и что же ты выспорил?
— Пусть побудет пока в Париже, — сказал Мак-Грегор. — Нет смысла отправлять его теперь обратно. Все равно он умышленно провалит экзамены.
— И что же его дальше ждет?
— Я постараюсь его переубедить.
Мак-Грегор, прищурясь, смотрел на жену. Ездила она вчера определенно к парикмахеру. Видна искусная рука француза, уложившая красиво подстриженные волосы вокруг миловидного английского лица. Кэти и так красива, ничто в ней и на ней никогда не режет глаза, но теперь она явно стала увлекательной находкой для мастера, и тот придал французскую законченность английским чертам. Кэти оглядела себя в зеркало, немного нахмурясь, словно не совсем довольная тем, что видит. Растрепала слегка волосы, чуть стерла подголубивший веки карандаш. Дернула плечами под упорным взглядом мужа, сказала:
— Придется мне теперь снова привыкать к нормальному внешнему виду.
Мак-Грегор кивнул.
— А ты, я вижу, не одобряешь?
— Ты выглядишь очень красиво.
— Но тебе не нравится.
— Ты теперь другая, — сказал он и вернулся к геологическим бумагам, которые разложил на столе аккуратными стопками.
Но она подошла, присела на край стола и проговорила ласковым голосом, который двадцать три года согревал его, а теперь звучал не часто:
— Пусть не будет между нами распрей относительно детей, какие бы иные передряги нас ни ждали. Прошу тебя, удерживай Эндрю от глупых, слишком самонадеянных поступков.
— Хорошо, — ответил он, точно заключая договор: не допускать распрей в вопросе о детях, какие бы ни ждали передряги.
Он услышал рокот мозелевского «ровера» во дворе. Смотрел, как Кэти уходит, слушал, как она садится в машину, как хлопает дверца, открываются ворота, «ровер» выезжает со двора, ворота затворяются. Затем занялся фотометрическими данными и работал, пока за воротами не продудела повелительно Сеси в своем драндулете. Встав и подойдя к парадным дверям, он глядел, как старик Марэн бежит в шлепанцах отворять ворота.
Сеси привезла с собой Таху; когда они вошли в дом, Мак-Грегор увидел, что на лице у Сеси синяки, на руках — ссадины, а на платье — брызги чьей-то крови. Она поспешила объяснить отцу, что это на них полиция напала на бульваре Сен-Мишель, а они всего лишь наблюдали студенческую демонстрацию протеста против вчерашней полицейской расправы.
— Я просто смотрела, — заверила Сеси.
— Ты, Сеси, меня поражаешь, — сказал Мак-Грегор, снова рассерженный. — Как ты не можешь понять, что если тебя опять арестуют, то выдворят из Франции.
— Ах, но это вздор, — сказала Сеси.
— Нет, не вздор. И притом ведь я велел тебе держаться от демонстраций в стороне.
— Весь левый берег — одна непрерывная демонстрация, — ответила Сеси, — где же прикажешь найти эту тихую сторону?
— Захочешь — найдешь.
Сеси прошла в холл, тетя Джосс ее окликнула:
— Это ты, Сеси, душенька?
— Да, я, — отозвалась Сеси и вошла к тете Джосс со словами: — Посмотри, как меня флики разукрасили…
Таха стоял, усмешливо-спокойно глядел на Мак-Грегора.
— Что бы вы ей ни говорили, на нее не повлияет, — сказал он.
— Так поговори ты с ней.
— Я вот с вами пришел говорить, — улыбнулся Таха.
— Если об этих деньгах, то напрасно трудишься, — предупредил Мак-Грегор.
— О деньгах разговор теперь пустой, — сказал Таха. — Деньги уже у них в руках. Так что придется вам иметь дело с политикой.
— С какой политикой? О чем ты?