Горы и оружие
Шрифт:
— Какую же науку ты изберешь?
— Вопрос не в этом, — спокойно ответил Эндрю, зная (да и оба они знали), что осилит любую науку, которой захочет заняться.
— Мало смысла в таком методе выбора образования.
— Знаю, — ответил Эндрю. — Потому и предпочел бы просто бросить всю музыку…
— «Просто бросить» я тебе не позволю, — сказал Мак-Грегор. — И не рассчитывай на мою покладистость.
— Не тревожься. Я глупостей делать не буду. Хочу только, пока не поздно, изменить свой выбор. Позволь мне понаблюдать здесь события, а затем я решу, как мне быть.
— Хорошо, — сказал Мак-Грегор помолчав. — Оставайся пока. Но оставляю тебя единственно с тем, чтобы иметь возможность разубедить.
— Это пожалуйста, — рассмеялся Эндрю. — А сейчас я прямо в Сорбонну. Сеси говорит, там будут сегодня обсуждать, как распространить студенческую забастовку на всю Францию.
Он спустился во двор, а минутой позже Мак-Грегор услышал громкие голоса Эндрю и Марэна. Мак-Грегор вышел к ним — взглянуть, что там такое. Во дворе старик Марэн кричал кому-то за ворота, чтобы убирался прочь, не то вызовут полицию. Стоявший за воротами крикнул по-французски, что ему нужен мосье Мак-Грегор, и Мак-Грегор отозвался:
— Я здесь. Что вам угодно? Кто вы такой?
— Но что за разговор через глухую стену, — сердито сказал тот. — Не могу же я кричать о деле на всю улицу.
Отодвинув щеколду, Мак-Грегор приоткрыл ворота, но незнакомец тут же стал напирать, растворяя их шире. Мак-Грегор инстинктивно уперся. Эндрю тоже подставил плечо, а Марэн проворчал:
— Вот видите. Ломится во двор.
— Эй вы, безмозглые сволочи! — крикнул чужак. — Войти мне дайте.
Втроем закрыли опять ворота. Эндрю спросил отца:
— Кто он такой? В чем дело?
— Не имею ни малейшего понятия, — сказал Мак-Грегор.
— Но тебя-то он знает по имени…
— Все равно долго там не пропрячешься, Мак-Грегор. Выходи давай!.. — раздавалось за воротами.
— Что ему нужно?
— Не знаю, — ответил Мак-Грегор, — и не хочу знать.
Он велел Эндрю вернуться в дом и, дойдя с ним до наружной лестницы, сказал сыну с нажимом:
— Не впускай в ворота никого, кто тебе незнаком. В особенности если требуюсь им я. И не вступай в разговоры с чужими на улице, и никуда не ходи с ними. Ты понял?
— Да. Но почему?
— Тебе еще надо объяснять?
— Но неужели даже здесь, в Париже?
— Запомни и выполняй.
— Ладно. Но как-то непохоже на тебя — поддаваться панике.
— При чем тут паника, — оборвал его Мак-Грегор, сознавая, что сын прав. — И не будь так мило рассудителен, это очень раздражает.
— Хорошо, хорошо, — сказал Эндрю.
Наверху, на лестнице, у входа, стояли Кэти и Сеси. Они спросили, что там был за шум.
— Так, пустяки, — сказал Мак-Грегор. — Психопат какой-то.
— Ги предостерегал меня, что теперь начнутся эти вторжения, — сказала Кэти: она все слышала.
— Ничего ведь не произошло, — сказал Мак-Грегор. — Ровно ничего.
— Ну ну, не раздражайся, — проговорила Кэти.
Понимая что горячиться нельзя, иначе с языка сорвется какая-нибудь глупость и это будет лишь на руку Кэти, Мак-Грегор ушел в кабинет и просидел там за газетами, пока не услышал, как Эндрю и Сеси приотворяют на пробу ворота. Убедившись, что за воротами никого нет, они уехали на «ситроене» в Сорбонну.
Мак-Грегор принудил себя дождаться и ухода Кэти. Он уже решил немедленно предпринять что-то — хотя бы просто выяснить, где находится фарсский банк.
По справочнику «Весь Париж» он нашел адрес банка и на метро поехал в X округ, в кожевенно-скорняжный район Парижа. Вышел на станции «Шато д'О», отыскал улицу и нужный номер дома, но не банк. Там, где полагалось помещаться банку, стоял облупленный склад кож и мехов с надписью на окнах: «Хилаль и сын». На двери сбоку была дощечка: «Мешхедское акционерное общество». И на всех некрашеных складских дверях висели замки. Он обратился к женщине, которая мела в подъезде соседнего здания, напоминавшем железные недра жюльверновского «Наутилуса», но та сказала, что никакого банка здесь нет.
— Вы спросите в Лионском кредите на углу, — посоветовала женщина.
Он справился там, хоть и знал, что впустую; сосредоточенно-серьезный клерк, куцые пальцы которого уже успели замусолиться с утра от пересчета денег, ответил:
— В этом квартале никакого фарсского банка нет.
— Быть может, это частный банк для импортеров кожи, — подсказал Мак-Грегор.
— Здесь такого банка нет. Иначе бы я знал. Вы ошиблись, мосье.
Поблагодарив, Мак-Грегор пошел обратно узкими улочками среди кож и шкур и стрекочущих швейных машинок, за которыми сидели бледные парижанки, молодые и немолодые, а пол вокруг них был усеян обрезками кожи, сукна, меха, и ноздри забивал густой запах красок и красителей.
Он спешил выбраться отсюда, сознавая, что снова сунулся с черного хода, и на этот раз не просто зря, а смехотворно и гнетуще зря.
Но он не знал, как сейчас без помощи Кэти или Мозеля войти в деловой мир Европы с парадного хода. И не знал, как попросить Кэти, потому что они с Кэти занимались теперь «взаимонейтрализацией»: избегали неприятных тем — Мозеля, Эндрю, курдов, и это означало полное отсутствие полезного общения. Но Кэти сама разбила лед, сурово спросив его, верно ли, что он виделся с голландцем и англичанином, которые торгуют оружием.
— Да, — не стал отпираться Мак-Грегор.
— Ги говорил мне, а я не поверила. Для чего ты связываешься с подобными людьми?
В ответ Мак-Грегор напомнил, что с ними вел дела курд Манаф.
Она растянула губы в брезгливую нитку:
— Ты держись подальше от торговцев оружием. Хочешь разыскивать эти деньги — разыскивай. Но если ты намерен иметь дело с подобными субъектами, то моей помощи больше не жди.
— Как же быть, если деньги уже закреплены за ними сделкой, — возразил Мак-Грегор. — У меня нет выбора.