Горы и оружие
Шрифт:
— Еще Паскаль сказал, что честному человеку всегда лучше молчать о своих политических взглядах.
Мозель уронил нож и вилку на тарелку.
— Жизи! Ничего подобного Паскаль не говорил, — укорил он сестру.
— Ну, значит, Ламартин.
— Чепуха.
— Да кто бы ни сказал, какая разница?
— Разницы никакой, дорогая, — мягко сказал Эссекс. — Я пытаюсь лишь выяснить политическую позицию Мак-Грегора. Как-никак в Париже теперь воздух насыщен политикой.
— Мак-Грегор делает то, что должен делать, — ответила Жизи Эссексу. — И в этом его позиция.
— Что же именно он делает? — спросил с улыбкой Эссекс.
— Делает то, чего вы не можете, — ответила Жизи. — Уж это ясно.
— То есть турок стреляет? — весело уточнил Эссекс.
— Что ж! — презрительно сказала Жизи. — Если стреляет, то не промахивается и не болтает об этом потом до одурения.
— И тем не менее, — возразил Эссекс, явно задетый за живое, — такие вещи требуют объяснения. Вы согласны, Мак-Грегор?
Жизи не дала Мак-Грегору ответить.
— Всякие объяснения на званых ужинах неминуемо сводятся ко лжи, — отчеканила она.
— Вот и дайте ему лгать самому за себя, — возразила ей Кэти, и Жизи встрепенулась, готовая оборонять Мак-Грегора даже от Кэти, защищать его всем своим арсеналом копьевидных пальцев, разгримированных век и быстрых узелков французской речи. Но Мак-Грегор опередил ее.
— Я, собственно, не знаю, о чем тут спор, — обратился он к Эссексу.
— О тебе, милый, — не без ехидства проговорила Кэти. — А ты и не слушаешь?
Опять все засмеялись, кроме Марго, проявлявшего полное невнимание.
— Не давайте им объяснений, — сказала повелительно Жизи. — Никаких и никогда.
— Но скажите на милость, зачем ему ваша защита, Жизи? — воскликнула Кэти. — У него есть собственный язык. Айвр сам за себя может постоять.
Подали тушеную говядину — поставили перед каждым изящную, плотно закрытую медную кастрюльку, еще скворчащую от тугого жара.
— Они просто дразнят меня, Жизи, — сказал Мак-Грегор. — Пусть их.
— Я отнюдь не дразню, — заверил Эссекс. — Я вполне серьезно спрашиваю.
— О чем?
— Я не шутя хотел бы знать, как происходит в вас деление на половину восточную и половину западную. Или, скажем, на ученого и на истребителя турок. Какая из этих вечных половинок выражает вашу суть, Мак-Грегор? В частности, какая ваша половинка займется теперь вагонами с оружием для курдов? Что вы предпримете? Ведь вы как-никак затем и приехали в Европу.
— А что я должен предпринять?
— Этот вопрос не вы мне, а я вам адресую. И ваш ответ даст нам ключ к вашим действительным взглядам.
Мак-Грегор посмотрел на Кюмона, опять на Эссекса.
— Вагоны у нас отняты. Вы об этом позаботились, — сказал он Эссексу. — Это ваших рук дело.
— Моих?
— Ваших или Фландерса. Что одно и то же. И говорить тут больше не о чем, — сказал Мак-Грегор, подавляя в себе гнев.
— Но поскольку кое-кто из ваших курдских друзей замышляет взорвать вагоны, то не поделитесь ли вы с нами этим планом?
— Я ничего о нем не знаю, — сказал Мак-Грегор, — а если бы и знал, то вряд ли стал бы здесь разглагольствовать. Так что делиться мне нечем.
— Рад слышать, — сказал Кюмон с усмешечкой, и Жизи опять вскипела:
— Правда не на их, правда на вашей стороне. Не говорите им — ничего и никогда.
— Но, Жизи, — резко вмешалась Кэти. — Ведь Айвр и не может сказать то, чего не знает. Он ничего не знает о вагонах.
— Лично мне, — сказал Кюмон, — все равно, что вы сделаете с этим злосчастным грузом оружия, но только, прошу, никаких эксцессов на французской земле.
Тут бы разговору следовало и кончиться — по виду Жизи все поняли, что продолжать сердить пантеру в клетке опасно. Но Эссекс упорно не желал расстаться с темой.
— Насколько я могу судить, — сказал он Мак-Грегору, — вам остается либо принять меры к ликвидации вагонов, либо возвратиться в Иран с поджатым хвостом.
Мак-Грегор уже дважды обжег себе язык горячим мясом; он сосредоточился всецело на своей вилке, а окружающие ждали, как он будет защищаться.
— Вы совершенно правы, — сказал он Эссексу.
— Ах, но это смехотворно, — сердито вскинулась Кэти. — Айвр даже и не думает возвращаться в Иран. С Ираном навсегда покончено.
— Разве? Неужели?
— Мы остаемся жить в Европе, и говорить тут не о чем, давайте переменим тему.
Жизи сделала вид, что поражена известием.
— Да вы шутите, Кэти!
— Нисколько не шучу.
Кюмон поднял бокал с бургундским.
— Итак, за окончание увлекательного и романтического эпизода!
И опять на этом разговор следовало бы кончить, но Эссекс, видимо, твердо решил защитить от Мак-Грегора что-то свое жизненно важное, глубоко личное.
— Я двадцать с лишним лет знаю Мак-Грегора, — произнес он, — и знаю, что не в его привычках так легко уступать.
— На этот раз он уступит, — сказала Кэти.
— Полно, Кэти. Вот и вы тоже боитесь дать ему говорить за себя, — сказал Эссекс.
— Кэти информировала вас правильно, — сказал Мак-Грегор. — Мы остаемся в Европе.