Горячая тень Афгана

Дышев Андрей Михайлович

— Ну ты жук! — покачал я головой. — И сколько таким образом ты уже отправил мертвых душ?

— Пять, — опустив глаза, ответил Бленский.

— И все — на одно и то же имя?

— Да.

— А как получаешь гонорар?

— Его привозит водитель грузовика вместе с гробом.

— Неужели грузовик с гробом так просто пропускают на территорию госпиталя?

— Это камээсовский грузовик. У него пропуск-«вездеход».

Я сел на крышку гроба, расстегнул куртку, подул на взмокшую грудь.

— Умница ты, Бленский, —

сказал я. — Пожалуй, я не стану тебя убивать. Тебя убьют те, кто тебе платит. Не сегодня-завтра, но тебя обязательно хлопнут — на том свете вспомнишь мои слова. И правильно сделают, что хлопнут, потому что ты жадный человек и зарабатываешь деньги на погибших ребятах. А это большой грех.

22

Фельдшера Бошляева в «преисподнюю» Бленский не впустил, лишь слегка приоткрыл дверь, взял у него паяльную лампу топор, ломик и снова запер дверь на ключ.

Гроб был очень тяжелый, я едва смог приподнять одну его сторону. Бленский же со своими зеленоватыми и тонкими ручками вообще чуть не помер над ним.

— Наплодили задохликов, — вполголоса ругался я, переворачивая ящик на бок и вытаскивая гроб на цементный пол. — Не стой как столб! — крикнул я ему. — Разжигай паяльную лампу, или это ты тоже не можешь сделать?

Он встал на колени и принялся подкачивать воздух в бачок лампы. Я искоса наблюдал за ним. С гулом из форсунки вырвалось пламя. Бленский принялся его регулировать и нечаянно загасил.

— Тебе только с покойниками общаться! — покачал я головой. — Быстрее, Бленский, времени нет!

Он, конечно, не понимал, почему времени нет, он не мог знать о том, что я почти довел до дверей морга прокурора, но тот, подлая душа, сумел вывернуться и сейчас наверняка поднимает по тревоге роту спецназа, требует обыскать всю территорию госпиталя и найти особо опасного преступника.

Бленский стал обжигать тонкую полоску спайки, а я, пока металл был мягким, отрывал крышку ломиком. Мы возились с гробом минут десять или даже больше. «Преисподняя» наполнилась удушливым запахом горячего металла. От огня лампы воздух в ней нагрелся, как в парной. Я уже стащил с себя куртку, но крупные капли пота продолжали стекать по груди, падать на пол, и цементный пол вокруг гроба покрылся темными пятнами.

— Готово, — сказал Бленский, закручивая пламя.

— Тогда хватайся за крышку, — сказал я. — Чего уставился на меня? Страшно?

Мы взялись за крышку и стали ее поднимать.

Бленский кряхтел, прикусывал губу, показывай язык, словом, трудился вовсю. Крышка, наконец, оторвалась от гроба. Мы опустили ее на пол. Я выпрямился, посмотрел в гроб и едва не вскрикнул от неожиданности. Мертвец!

— Черт вас подери! — с облегчением выругался я мгновение спустя, присмотревшись внимательнее. — И тут не могут без конспирации обойтись.

В гробу лежало пухлое чучело человека, точнее, пятнистая

форма — куртка и брюки, — туго набитая начинкой.

— Ну-ка, давай этого парнишку вытащим, — сказал я Бленскому, который от удивления никак не мог закрыть рот и оторвать взгляда от чучела. — И отнесем его в туалет.

— К-куда? — не понял Бленский.

— В туалет!! В сортир, черт тебя подери! — крикнул я. — Проснись, включи мозги, пока я тебе их не продырявил!

Я взялся за «ноги», Бленский — за «плечи». Чучело тянуло не меньше, чем килограммов на пятьдесят. Пятясь спиной, я вышел в коридор. Бленского заносило, ноги его подкашивались, и он принялся обтирать собой покрытые побелкой стены. Перед самым туалетом чучело выскользнуло из его рук, и к унитазу я дотащил его один.

— Чудеса, — пробормотал Бленский, глядя, как я, расстегнув несколько пуговиц на куртке, вытащил из нутра полиэтиленовый пакет с сероватым порошком, подкинул его на ладони и поднес к лицу Бленского.

— Вот так-то, некрофил, — сказал я. — А знаешь ли ты, что это такое?.. Нет, не стиральный порошок и не удобрение. Это героин, Бленский. Чистейший героин.

Я вогнал пальцы в пакет, разорвал его и высыпал содержимое в унитаз.

— Не стой, помогай мне! Раз-два, вскрыл, высыпал, взял новый. Ясна задача?.. Кто это там гремит?

Мы оба замерли, прислушиваясь. С противоположного конца коридора доносился громкий стук.

— В дверь ломятся, — прошептал он.

— Это прокуратура, — убедительным голосом ответил я. — Все, Бленский, твоя песенка спета. От наркотиков ты не отмоешься до конца своей жизни, учитывая, что она будет чрезвычайно короткой.

— Дверь заперта? — спросил он меня и посмотрел так, словно молил о пощаде.

— Да, но это не остановит солдат, если они начнут брать морг штурмом.

— Что же делать? — плаксивым голосом произнес он.

— Иди к двери, требуй, чтобы не мешали работать.

Он выскочил в коридор, подбежал к двери, откашлялся и, стараясь говорить сердито, спросил:

— Кого там принесло?

— Это полковник Довгий из прокуратуры, — услышал я голос из-за двери, — Откройте, пожалуйста!

— Посторонним вход воспрещен!

— Мне надо только спросить у вас…

— Не мешайте работать! Мы готовим к отправке тела убитых. Зайдите через три часа.

— Я хочу вас предупредить, — не унимался Довгий, — что у вас могут быть неприятности, если вы не откроете мне.

— Я занят! — отчаянно крикнул Бленский и, повернувшись, посмотрел на меня. Я кивнул, мол, правильно говоришь, продолжай в том же духе.

— У вас нет посторонних? — спросил Довгий и снова ударил по двери, похоже, ногой.

— Нет, одни покойники, — ответил Бленский. Вот жук, подумал я, еще шутить пытается.

— Я сейчас позову начальника госпиталя, — пригрозил Довгий. — И нам придется говорить в иной обстановке.