Горячая тень Афгана
Шрифт:
Я прижался к обочине, дернул рукоятку стояночного тормоза и откинул химика на спинку сиденья. Две пули вошли ему в шею, с правой стороны, потому я и не увидел крови.
Я вытащил его на камни, отодрал от тлеющего борта небольшую доску и снял машину с тормоза. Провожал ее взглядом до тех пор, пока она не рухнула с обрыва в пропасть. Потом, когда снова наступила тишина, освободил коченеющие руки химика от проволоки, снял с его лица высохшую и пожелтевшую от жара повязку и, судорожно сглатывая комок в горле, от которого тяжелели переполняющиеся слезами глаза, стал
Сломал тонкое дерево, растущее на обочине, оторвал ветки, одну из них прикрутил тряпкой поперек ствола. Не знаю, был ли он христианином — ученые, они почти всегда без бога в душе, — но могила должна быть как-то обозначена. Достал из кармана шариковую ручку, которой вчера днем написал роковую записку о встрече, и вывел на доске:
«ГУРЬЕВ АНАТОЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, ХИМИК».
Подумал и рядом со словом «химик» приписал: «Фармацевт».
20
Я не рискнул спускаться по дороге, шел по руслу реки и каким-то звериным тропам. К полудню я выбился из сил и, укрывшись от знойного солнца в тени скалы, поспал часа два, подложив под голову обмотанный курткой автомат. Ближе к вечеру, пошатываясь от усталости, я добрел до небольшого селения Зеравшан, где в первом попавшемся дворе попросил еды и ночлега, представившись солдатом миротворческой дивизии, отставшим от колонны.
Спал я плохо, чутко реагируя на малейший шорох, и до рассвета не выпускал оружие из рук. Хозяева, несмотря на мою явную нервозность и диковатый внешний вид, отнеслись ко мне очень мило, утром накормили шурпой и помидорами и наотрез отказались взять деньги.
Из Зеравшана до Душанбе я доехал на попутке, ввалился в гостиничный номер, где отсутствовал всего два дня, с каким-то благоговением оглядел чистую комнату с кроватью, застланной белоснежным бельем, креслами, журнальным столиком, на котором еще лежали мои черновики с рисунками гринперосовского логотипа, с желтыми шторами, плывущими по волнам теплого сквозняка, идущего из приоткрытой балконной двери.
Я стащил с себя одежду и надолго застрял в душевой. Потом, отмытый, посвежевший, гладко выбритый, я сидел в кресле и любовно протирал детали «магнума», собирал и снова разбирал его, любуясь черной тяжелой игрушкой. Из куска веревки я связал что-то вроде уздечки, в которую вложил пистолет и подвязал к куртке под мышкой. Осмотрел себя в зеркале, поднял руки вверх, опустил, присел, наклонился, лег на пол. Пистолет держался в веревочной петле достаточно надежно, и достать его было легко.
Я придвинул к себе телефон, начал накручивать код Москвы и домашний телефон Анны, но в последнее мгновение передумал и опустил трубку в гнездо.
В дверь постучали, и, прежде чем открыть, я спрятал под подушку пистолет и автомат, смахнул со стола промасленную ветошь. На пороге стояла сухощавая женщина, одетая в какое-то странное платье до самого пола, очень напоминающее рыболовную сеть.
— Вы Вацура, я не ошиблась? — спросила она, протягивая
Я осмотрел ее с ног до головы.
— А вы, простите, кто?
— Дежурная по этажу, — ответила она таким тоном, словно мой вопрос ударил по ее самолюбию.
Я глянул на листок. Шесть цифр телефонного номера. Ни имени, ни фамилии.
— А кто вас просил об этом? Кому звонить? Я здесь, собственно, уже никому не нужен.
Дежурная пожала плечами.
— Не знаю, кому вы нужны, а кому не нужны. Можете не звонить, мне все равно.
Она повернулась и пошла по коридору, громко цокая каблуками. Рыболовная сеть колыхалась за ней, как фата.
Я закрыл дверь, снова сел в кресло и минуту рассматривал номер телефона. Не нравятся мне подобные записочки, мимоходом подумал я. Похоже, это штабной номер. Что им от меня нужно? И, собственно говоря, кому — им?
Интуиция подсказывала, что ничего хорошего звонок по этому номеру не принесет, но я уже взялся за трубку. В конце концов, придумал я оправдание, это может быть строевой отдел. Может быть, мне положена какая-нибудь страховка или справка об участии в боевых действиях.
Мне ответил незнакомый мужской голос:
— Полковник Довгий… Я слушаю вас!
— Вы просили позвонить… — начал было я, но меня перебили.
— Это Вацура? А-а, на ловца и зверь бежит! — обрадовался полковник Довгий. — Да-да, я очень жду вашего звонка. Что ж это вы пропали, а?
— В каком смысле? — уточнил я.
— В прямом, милый мой, в прямом. Давайте, рулите прямо ко мне! Сейчас я закажу вам пропуск. Записывайте адрес…
— Вы полагаете, что в этом есть необходимость?
— Полагаю, что да. И чем быстрее вы придете, тем будет лучше для вас. Уж поверьте мне.
Я опустил трубку, некоторое время смотрел на аппарат, словно он сейчас олицетворял полковника Довгого, и попытался разгадать намерения этого человека. Потом подошел к кровати, откинул подушку, сгреб оружие и, приподняв матрац, положил автомат и пистолет под него. Заправил постель, утрамбовал матрац, чтобы не было бугра.
Я уже подошел к входной двери, взялся за ручку, но что-то удержало меня в последний момент. Было такое ощущение, словно я собирался выйти из номера совершенно голым.
Вернулся в комнату, снова разворошил постель, взял «магнум» и вложил его в веревочную петлю под мышкой. Застегнул куртку, одернул ее на себе. Сунул в карман паспорт с выпиской из последнего приказа Локтева. Ну вот, так-то будет лучше, подумал я, выходя из номера. Мной вдруг овладело странное чувство, словно я последний раз в жизни шел по этому коридору.
Меньше всего я ожидал, что окажусь в военной прокуратуре. Пока мне оформляли пропуск, я, как всякий в меру законопослушный гражданин, думал о том, какое обвинение сейчас мне могут предъявить. Скорее всего, Довгий начнет припоминать недавние события на границе, когда я оставил поле боя. Кто-то, значит, оказал мне недобрую услугу и накатал донос. Кто? Игнатенко? Комбат? Командир полка?