Горячая точка

Сербин Иван Владимирович

Капитан открыл дверь, и девушка шагнула в небольшое, на удивление чистое помещение. Совершенно механически она подошла к раковине, пустила воду, зачерпнула ладонями и плеснула в лицо. Как только холодные капли коснулись кожи, она вдруг вновь обрела способность чувствовать, воспринимать реальность. Словно вынырнула из полосы густого маслянистого тумана. Заболело разбитое лицо, тело. Заныли сломанные ребра. Накатила волна жгучего стыда. Девушка закрыла лицо ладонями и заплакала снова. Ей было непереносимо плохо.

Капитан закурил, оперся спиной

о стену, застыл, рассматривая лежащий на полу розоватый солнечный прямоугольник, длинный и узкий, как клинок стилета. Его затея постепенно оборачивалась какой-то жуткой стороной. В отлично разработанном плане возник перекос. Почему все произошло именно так? Возникло даже чувство нереальности происходящего. Неужели это он стоит здесь с оружием в руках? Неужели рядом его ребята и это именно он привел их сюда? Зачем? Для чего? Только ради того, чтобы лишить жизни каких-то выродков? Но «свято место пусто не бывает». Вместо них придут другие выродки, и спираль пойдет на очередной виток. Правда, те, следующие, будут жестче и безжалостнее. Сыграет свою роль неудачный опыт предшественников. Но тогда зачем все это?

От солнечного блика перед глазами у него поплыли желто-белые пятна. В висках снова проснулась и заворочалась боль. Она привела капитана в чувство. Он отвернулся.

Подошел сержант. Через правую руку у него висел длинный плащ. В левой он держал шприц-ампулу из индивидуальной аптечки.

— Умывается? — спросил он.

— Плачет.

— Пусть, — сержант оглянулся на дверь туалета. — Этот ублюдок еще не вышел?

— Нет пока.

— Ага. Ну ладно. Мы подождем.

Из мужского туалета появился Гера. Умытый, чистый. На переносице у него темнела неровная багровая рана. Глаза заплыли, отчего лицо стало напоминать поросячью морду. Капитан посмотрел на забрызганные кровью брюки и туфли Геры, вздохнул.

— Блин! Как шнобель-то разбила, сука, — громко возвестил тот, заметил капитана, сержанта, спросил удивленно: — Вы уже? Шустро. Пристрелили? — Оценил молчание. — Ну и правильно. Не х...я с ней валандаться. — Подошел ближе, поинтересовался у капитана по-свойски: — Сигаретка есть? Мои в кровище вымокли. — Капитан протянул пачку. Гера закурил с удовольствием. Полюбопытствовал: — Ну, и как она вам?

Капитан поднял взгляд, несколько секунд смотрел. Гере в глаза, а затем снова отвернулся равнодушно и приказал:

— Сержант, возьми кого-нибудь из людей, выведи этого человека в шахту и расстреляй.

— Чего-о-о? — Челюсть у Геры отвисла. Он не поверил своим ушам. — Ты ох...л, что ли?

Капитан не отреагировал. Сержант передвинул автомат на грудь, оглянулся.

— Волчара, поможешь? — Тот кивнул, соглашаясь. Сержант хлопнул Геру по плечу: — Докурил? Пошли тогда.

Волк подошел, цепко ухватил убийцу за предплечье.

— Да вы че, бараны, — растерянно прошептал Гера, бледнея. — Вас кончат всех за меня, ясно? Сучары позорные, вы и дня не протянете. Вам кишки вытащат через жопу и на шею намотают. Всем!

— Пошли, пошли, — подтолкнул его сержант. — Командир, подержите плащик, пожалуйста. Спасибо.

Волк потянул Геру к шахте.

Капитан постучал, приоткрыл дверь туалета, просунул внутрь руку с плащом:

— Возьмите. Наденьте.

Наташа, не глядя, протянула руку, нащупала плащ. Схватив его, девушка торопливо, дрожа, натянула поверх разорванной блузки и куртки, запахнула плотно, словно он мог согреть ее душу.

Гера вдруг понял, что его сейчас действительно расстреляют. Налет шестерочной приблатненности слетел с него, как по мановению волшебной палочки. Мертвенная бледность залила лицо. Голова у Геры закружилась. Он едва не упал в обморок. Волк и сержант поддержали его заботливо и настойчиво потянули к двери, за которой ждала смерть.

— Пацаны, — вдруг совершенно незнакомым голосом пробормотал Гера. — Не надо, а? Ну, пацаны!

— Пошли, пошли, — улыбнулся ему мертво сержант. — Ничего не поделаешь. Надо было думать раньше.

— Ну не надо, пацаны.

— Тамбовский волк тебе пацан, — мрачно ответил Волк.

— Ты, что ли? — спросил сержант.

— Не. Я — волк питерский.

— А в Тамбове что, волки другие?

— В Тамбове волки дикие. А я домашний.

Разговор происходил под аккомпанемент Гериного: «Пацаны, ну, пацаны, ну не надо, а?» Поняв, что пощады ждать не приходится, Гера уперся ногами в пол, попробовал упасть, вырваться, уцепиться за ковровое покрытие, но его легко, походя, подняли, вытащили в полумрак, на лестницу, поставили на ступеньки.

Сержант поднял автомат.

— Ну, бывай. Честно говоря, ты мне с самого начала не нравился.

— А я вообще таких, как ты, ненавижу, — поддержал товарища Волк. — Так что скучать не буду.

Гера попятился, сперва медленно, потом быстрее, повернулся и побежал вниз по лестнице. Сержант спокойно снял автомат с предохранителя, тщательно прицелился и нажал на курок. Сухой, как шелест осенней листвы, выстрел эхом прокатился по лестнице и затерялся в тоскливом плаче ветра.

Гера словно споткнулся. Ударился о бетонную шершавую стену, попытался зацепиться за нее скрюченными пальцами, но сполз на ступени, мягко, плавно, как в замедленной съемке, и завалился на спину, запрокинув голову. Его стеклянно-неподвижные угасающие глаза смотрели на мутный, пыльный фонарь, волосы трепал ветер. Губы шевельнулись последний раз, а затем он умер.

17.07. Лубянская площадь

Беклемешев открыл дверь своего кабинета и оторопел. В комнате было накурено до слезоточивости. Табачный смог висел непроницаемо-ватной завесой, и от этого казалось, что человек, сидящий за столом, парит в воздухе. Лежит на душных облаках, словно в гамаке. Это был Сытин. Он курил, старательно пуская дым кольцами, разгоняя неудавшиеся взмахами руки. Все время руками махал. Гнал смог в коридор. Увидев Зиновия, обрадовался, привстал:

— А-а-а, это ты, Зиновий. Заходи.