Горячая верста
Шрифт:
Павел поднялся решительно, сказал:
— Сматывай удочки, Егор. Хватит, половили!
Едва ли ни первая электричка, распахивая дремотную рань зимней предрассветной поры, несла Павла Лаптева в Москву, в город, в котором он никогда не жил, но который для него с детства был таким же родным и желанным, как и тот деревянный городишко, где впервые он увидел мир и повел счет своим беспокойным годам.
Тревожно на душе у Павла. Беда ему представлялась огромной и непоправимой. «... Новый проект Фомина забодали». Сказал, как обухом ударил. И о Фомине: «...слег, бедняга».
В истории с «Молнией» подозревал Вадима. «Организовал... Отснял... Использовал на коллегии против Фомина».
Коллегия министерства назначена на канун Нового года. Обещали и меня пригласить. Сам министр, Василий Васильевич, обещал. Раза три повторил: «Ты это, Паша, на коллегии расскажи. Мы тебя пригласим...»
«Забыл, Василий Васильевич,— думал Павел о министре. — Дел у него хватает. Не мудрено и забыть».
Много раз приезжал министр в нынешнем году на «Молот», трижды поднимался к нему на пост. Без провожатых, один. Первый-то раз встал за спиной у Павла, смотрит. А Лаптев хоть и не имеет глаз на затылке, а всегда чувствует сзади себя человека.
— Идите сюда, вы мне не помешаете,— сказал стоявшему за спиной. А когда тот подошел, поздоровался, подумал: «Корреспондент какой-нибудь или по научной части».
Когда стан остановился, гость протянул руку Павлу, назвал свою фамилию. И, видя, что фамилия не все сказала оператору, добавил: «Из министерства. Может, слышали?» Алый флажок на лацкане пиджака с коротким словом «СССР» разъяснил остальное. Лаптев смутился, но не оробел. Пододвинул стульчик: «Садитесь, товарищ министр». Потом рассказал: «Я слышу человека за спиной. Видно, с войны такая способность выработалась». — «В каких войсках воевали?» — спросил министр. И, услышав, «авиация», привстал от радости, всплеснул руками: «И я тоже. Инженером эскадрильи был. Истребительной».
И пока длился простой, многое вспомнили фронтовики. И затем уж, когда о стане говорили, то, как летчики, понимали друг друга с полуслова.
За первой была вторая и третья встреча. И все на стане. Министр теперь знал Лаптева и как старшего оператора. Верил каждому его слову.
«Да-а,— глубоко вздыхал Павел, возвращаясь мыслями к совершившемуся факту. — Не пригласил».
И опять о Вадиме. Нет, на подлость Вадим не пойдет. Что угодно, только не подлость.
В здание министерства вошел к началу рабочего дня. Секретарша встретила приветливо, но... развела руками.
— Болен Василий Васильевич.
Лаптев оглядел телефоны, кивнул на них: — Позвонить можно? И, видя нерешительность секретарши, улыбнулся ей, сказал: — Не бойтесь. Ругать не будет.
Позвонил. И когда представился, спросил о здоровье, министр ему обрадовался.
— Лаптев? Ты?.. Что у тебя за дело?.. Приезжай ко мне, выложишь с глазу на глаз.
Через час машина остановилась у ворот дачного городка. Подъехали к небольшой зеленой даче. К крыльцу из леса вилась асфальтированная тропинка, двери выкрашены свежей краской, на окнах белые занавески.
На крыльце появился хозяин. Он заметно прихрамывал, но бодрился, делал вид, что боль невелика и не стоит внимания.
— Два раза в год открывается рана, — заговорил министр, желая, видимо, успокоить Павла, который с тревогой посматривал на его больную ногу.— Весной и вот... в начале зимы. Ну да ладно. Выкладывай: какая причина привела ко мне? Знаю: без дела, за здорово живешь, не пожалуешь.
— Точно, Василий Васильевич, дело есть, и серьезное.
Министр слушал Лаптева внимательно, не перебивал, ничем не высказывал своего отношения к его словам. Он лишь изредка взглядывал на Павла, и в глазах его Павел улавливал чуть заметную озорную смешинку. А когда Павел закончил свой рассказ, министр несколько минут шел молча, на лбу его теснились морщины, выдавая тревогу и озабоченность.
Спросил:
— Ты уверен в проекте Фомина?
— Уверен!
— Ты разве знаешь проект?
— Не знаю, Василий Васильевич.
— А говоришь, уверен.
— Я человека знаю. Фомина Федора Акимовича. И стан его знаю. Не может он глупую идею предлагать. Сердце мое чует — не может!
— Вот за то я тебя, Павел Иванович, и люблю, что не одним ты рассудком живешь. И сердце нам надо слушать, оно не подводит, всегда правду скажет. Фомин — человек, он на виду у всего народа. А новый его проект революцию в металлургии начинает.
— Я только слышал, много средств его конвейер потребует. Найдутся ли у государства?
— Надо найти. Наше государство с первых лет рождения своего дальнозоркостью отличалось. И на этот раз государство поймет Фомина.
Не заметили, как подошли к даче. Вошли в небольшую гостиную, в углу стоял телевизор, у стенки диван, а посредине стол с фарфоровой вазой и цветами. Чистые неброские занавески, картины в новых рамках, свежая покраска подоконников, дверей — каждый предмет на месте, и в то же время нежилой, не согрет любовью хозяйкиных рук, ничего не скажет о характере хозяина, его привычках и пристрастиях.
— Казенная? — спросил Павел, кивнув на стены.
— Редко бываю тут. Душу не греет. А ты себе ничего не спроворил? Домик садовый или ещё какой?
— Нет, Василий Васильевич, руки не дошли.
Министр подсел к тумбочке с телефоном, набрал номер. Неторопливо, раздумчиво говорил в трубку: — Когда вы собирались?.. Так, хорошо. И Фомин был?.. Хорошо. А «Молния»?.. Стенная газета, да... Она должна в цехе висеть, а как у вас очутилась?.. Не у вас, у него... Ну ладно, как у него очутилась?.. Ага, фотокопия. Кто-то же старался, снимал, проявлял, печатал... А-а, вам не пришло в голову подумать обо всем об этом? Нет?.. Хорошо. Ладно. Что же вы решили?.. Да нет, не надо мне предисловий и комментарий. Вы главный специалист, председатель Совета, мне надо знать ваше мнение. Да, мнение совета и ваше личное...
Министр зажал трубку, сказал Лаптеву:
— Извини! Я сейчас закончу.
И продолжал разговор по телефону:
— Хорошо. Ясно. Мнения у вас нет. И не было, насколько помню.
Министр сидел, повернув лицо в сторону, и Павел видел лишь его правую щеку и шрам на ней. Время затянуло метину войны, но не стерло её совсем. По мере того как Василий Васильевич разговаривал по телефону, бескровное лицо министра начинало краснеть, и шрам выделялся резче.
Павел, проводя рукой по волосам, думал: «Человек болен, а я к нему с делами». Но, вспомнив, какие это важные дела, успокаивался, старался по отрывочным фразам уловить суть разговора.