Горячее лето 42-го
Шрифт:
– Подожди, не перебивай! Сколько у тебя людей?
– Десять человек, я - одиннадцатый и твои трое. Тебя, извини, не считаю.
– Ладно, счетовод! Моих не трогай, не довел я их, до места назначения, да чего уж теперь, - он посмотрел на меня угасающим взглядом, - придется вам, ребята, назад в батальон возвращаться. Обстановка изменилась.
Подбежал Витька с вещмешком, кинулся его развязывать. Тимофеев подозвал двух своих бойцов и приказал им перевязать Зиновьева. Но Михаил, упрямая голова, из последних сил, решил, все же, закончить свою речь:
– Подождите вы, со своей
Тимофеев оставил нам тех двоих, которым приказывал перевязать Зиновьева. Один из них - Шмаков, среднего роста, темноволосый парень, примерно одного с нами возраста, на вид - лет двадцать, не больше. Второй - уже знакомый нам Сидорчук, это он "представлял" нас политруку Семенову, когда мы переплыли Дон.
Отряд, посланный в погоню, не теряя времени, двинулся за своим командиром. Я провожал их взглядом, гадая, сумеют ли они догнать и задержать злодеев. Но вдруг, вспомнил о неразорвавшейся гранате, увидев, в каком направлении они собираются пересекать поляну. Я тут же окликнул Тимофеева:
– Товарищ сержант, подождите! Там граната! Да остановитесь же вы!
Сержант отдал отряду приказ остановиться, а сам, повернувшись ко мне, удивленно спросил:
– Какая еще граната?
Пришлось объясняться, чтобы беды не приключилось:
– Это я в шпионов бросал, когда они стали убегать, а граната не взорвалась, почему-то. Лежит где-то там, в траве, как раз в том направлении, куда вы идете. Обойдите правее, мимо во-о-н того дуба, на всякий случай. Где ее там теперь искать? Даже если найдется, кто знает, как она себя поведет.
Тимофеев поморщился, словно от зубной боли:
– Хорошо, что предупредил. А ты кольцо-то выдернул, прежде чем кинул ее?
Смеется он, что-ли? От этой гранаты, можно сказать, жизнь моя зависела! Да и склерозом я не страдаю - при памяти пока, но вслух, сильно возмущаться не стал:
– Да что вы, товарищ сержант! Конечно, выдернул, оно под вон теми кустами валяется.
– Ладно, спасибо!
– и взяв правее опасного места, отряд поспешил на поиски вражеских лазутчиков.
В итоге, мы остались на поляне ввосьмером: я, Николай с Витькой, Зиновьев, Шмаков с Сидорчуком и два пленных диверсанта.
– Так!
– сержант пока, держался молодцом, несмотря на ранение.
– Товарищи бойцы, слушай мою команду! Шмаков! Возьми у меня в вещмешке фляжку - для дезинфекции. Посмотри, там еще где-то бинт должен быть. Сидорчук! Перевязочные средства у тебя имеются? Что? Бинты, спрашиваю есть? Хорошо, отдай Шмакову, он пока меня перевяжет и бойца Калмыкова. Ему тоже сегодня досталось. Пошукайте, там, у пленных, - Михаил указал на вещи, изъятые у шпионов, которые небольшой кучкой лежали в стороне, - насчет бинтов, а заодно, их лопатки возьмите. Они вам пригодятся. Сидорчук! Вам, с Калмыковым-младшим особое задание - нужно откопать убитого немца.
– А почему именно я должен откапывать этого дохлого фрица!
– возмутился брат.
– Вот, он его закапывал, - Николай показал на притихшего Березина, - пусть теперь сам и раскапывает! Может, я упокойников ужас как боюсь!
– Отставить разговоры!
– Зиновьев был неумолим.
– Ты знаешь, что бывает за неисполнение приказа в боевой обстановке?
– Нет, - честно признался Колька.
– Поверь мне, лучше тебе этого не знать. Ты место помнишь, где они его схоронили? Нет? Тогда, берите проводником пленного и за дело! Уж он-то вам, место точно покажет. И руки ему свяжите, на всякий случай. Коля! Да не ты, а Сидорчук! Назначаешься старшим, времени вам, на все про все, час. Я думаю, управитесь.
Брат покосился на шпиона, затем, в полном недоумении спросил у Зиновьева:
– А как же он, со связанными руками копать будет?
Пришлось вмешаться мне, так как, это "Что? Где? Когда?", продолжалось бы до турецкой пасхи.
– Колян! Кончай пререкаться с товарищем сержантом. Вот, бери пример с тезки.
– Я указал брату на Сидорчука, который как фокусник, уже извлек откуда-то, не то шнурок, не то бечевку и ловкими движениями, вязал за спиной руки задумчиво-молчаливому Березину.
– И не переживай ты так, мертвые не кусаются. Запаха от него, пока не будет, не успел еще испортиться. Так что, вперед и с песней!
– Да пошел ты! Тоже мне, командир нашелся! Вот хватит меня кондрашка, будет у вас два трупа, вместо одного!
Однако, поворчав еще что-то, себе под нос, взял лопатки диверсантов и нехотя побрел за Сидорчуком и Березиным.
– Шмаков! Дай-ка фляжку, а то я сейчас, наверное, сознание потеряю. Что-то, все плывет перед глазами.
Зиновьев, протянув руку, взял фляжку и сделал пару больших глотков. Поморщился, втянул носом воздух, и резко выдохнув, сказал слегка охрипшим голосом:
– Вот. Теперь, можешь перевязывать, - и протянул сосуд с чудодейственным средством мне, - глотни, Андрей, помогает.
Во фляге был явно не лимонад. Но, чтобы не ударить в грязь лицом, бережно принял посудину из рук сержанта и, скрепя сердце, сделал нормальный такой глоток. Рот и горло, словно обожгло огнем. Дыхание перехватило, я сунул фляжку хозяину и замахал руками как сумасшедший. На глазах выступили слезы.
– Что? Первый раз, что-ли?
– давясь от смеха, спросил Шмаков.
– Нет. Кхе-кхе, - еле выдавил я из себя.
– Второй.
– Отставить смех!
– улыбаясь через силу, приказал Михаил.
– Уж ты бы, Шмаков, не оплошал! Чего ржешь, как жеребец? Перевязывай, давай! Развеселился, понимаешь.
Отдышавшись, я спросил у Зиновьева:
– Товарищ сержант! Нужно с транспортом что-то решать. Во-первых, вы ранены, во-вторых, этот, - я показал на раненого шпиона, так и не пришедшего в себя, - не ходок. Ну, и труп еще. Мы же его на себе тащить не собираемся? Так ведь?
Шмаков, сняв с сержанта гимнастерку, промыл рану спиртом, отчего Михаил действительно, чуть не потерял сознание, наложил тампон и принялся со знанием дела, старательно бинтовать Зиновьева.