Горячее лето
Шрифт:
— С Новым годом, Алеша!
— Спасибо, и вас также.
«Что это он так душевно, — удивился Алексей. — Дорога, конечно, и с главным инженером подружит».
Разве мог он подумать, что главный инженер — его отец. Сказали бы — не поверил. И у этого отца он — единственный сын.
Алексей взглянул на наручные часы: первый час. Наступил Новый год. Что он принесет ему? Радость? Огорчения? Были надежды на Татьяну, и все оборвалось. А работа? Да что работа? Будет колесить по стране, испытывать машины.
— Мы тут закоченеем, — отозвался Стрижов. Глаза его расширились бездумно. — Может, пойдем к обходчику? Где-то должен
Стрижов уже мысленно пожалел, что сам напросился в эту поездку. Вот олух царя небесного!
— Сейчас солью воду.
Ветер бил прямо в лицо, рвал полы полушубка, словно не хотел пускать его к заветным огонькам. Алексей шел первым, за ним — Стрижов. Навалившись всем корпусом, закрывая воротником лицо, Стрижов шел навстречу ветру. А тут еще снег, валил и валил. Но он подбадривал себя: «Давай, Иван, давай!.. Не такой ты уж старик. Еще немножко, и ты будешь в тепле. И рядом сын, родной сын. Неплохо бы сейчас бутылочку коньяку распить. Только где он, этот коньяк?» И тут же упал. Даже не хотелось подниматься. Но представил себе маленькую будочку на переезде, такую маленькую, что на полу невозможно вытянуться во весь рост, но зато с полыхающей печуркой и, как всегда, с горячим кипятком, он поднялся. Тут не до коньяка. Мысль о будочке придавала силы.
— Вам помочь, Иван Иванович?
— Давай чуть-чуть отдохнем. Соберемся с силами.
Вот вдалеке показался мощный луч электровоза. А до дороги километра два, не больше. Стрижов, глядя воспаленными глазами, остановился, перевел дыхание.
— Хорошо ему, — позавидовал он, — ни ветер, ни снег не страшен.
— Что толку, рельсы и рельсы, — возразил Алексей, — скучища, наверное, невыносимая. Милое дело — машина: захотел — остановился, захотел — поехал.
— Поехал. Вот тебе и поехал!
«Ох этот снег, — злился Алексей. — Как он изматывает силы. Ползти, наверное, легче».
Оглянулся назад. Стрижов провалился по самый пояс, стоял недвижимо. Алексей вернулся.
— Иван Иванович, обхватите меня за шею, я понесу.
— Я сам, только отдохну маленько.
Он поднялся, сделал несколько шагов и упал.
— Давайте я вас понесу.
«Знал бы ты, кто я тебе, что за отец, не взвалил бы на плечи, — думал Стрижов. — Злая судьба свела нас вместе. А если скажу? Нет, нет, что за дурные мысли. Расхныкался, устал, выветрился, опустел. А если все-таки признаться? Взять сейчас и сказать. Алексей бросит меня и правильно сделает, таких отцов надо бросать в сугробах. Такая им цена. А может, такой, как Алексей, и не бросит? И ценой жизни будет спасать. А все-таки открываться нельзя. Ни в коем случае».
Но вот и откос. Алексей остановился. Стал на ноги и Стрижов.
Ветра здесь почти не было. Он свистел где-то над головой и только изредка кидал, словно ронял, пригоршни колючего снега.
— Я дальше сам, — попросился Стрижов.
Подниматься на откос трудно. Снег под руками и ногами беспрестанно сползал и тащил их за собой. Стрижов изо всех сил упирался, глухо хрипел, но все-таки не сдавался. Наконец, проделав по снегу глубокую борозду, он добрался до бровки и, обессиленный, распластался на смерзшейся холодной гальке. Перед глазами плыли разноцветные круги, голова кружилась и казалось, переворачивается вся земля, а он вот оторвется от нее и полетит в бездну. Долго так продолжалось, а у него не хватило сил поднять ногу и вытряхнуть из валенка снег. Холод замораживал икры, судорогой сковывал ноги, и от этого они становились непослушными.
Кое-как отдышавшись, он с трудом поднялся и не успел сделать первый шаг, как ветер толкнул его в спину так, что он чуть не сорвался с насыпи.
— Так вы снова свалитесь под откос, — сказал Алексей.
Он крепко взял его за руку.
— Старость подкрадывается, Алеша. А старость — не радость. Годы уплывают как вода.
«Снова Алеша».
— Какой же вы старик?
— Годы, годы… Война… — И осекся.
А ветер неистовствовал. Он дул то напористо, то рвал порывами. Толкал их обессилевшие тела из стороны в сторону, словно от этого он сам становился сильнее.
— Ничего, уже недалеко, — подбадривал Алексей. — Но почему же, черт возьми, не видно огней будки?
Они опустились на снег.
«Вот так и замерзну, если будки не окажется, — подумал Стрижов. — Нет, Коваленко… сын что-нибудь сообразит. А может, мне судьба его послала?.. Надо же такое совпадение. Да не совпадение, а наказание мне. Но сын же он мне».
Да, Алексей Коваленко сидел рядом. Он старался собраться с мыслями. «Что делать дальше? Сидеть нельзя. Надо встать и идти, — говорил про себя он, но какой-то внутренний голос подсказывал: „Посидим немножко, соберемся с силами. Отдохнем и пойдем“.
И они сидели. Сидели на холодном снегу, не в силах пошевелить ни ногами, ни руками. А усталость делала свое дело. Незаметно для себя Стрижов свалился в снег и весь съежился в комок. Смертельно-томительная истома растекалась по всему телу. Он знал, что это обманчивое тепло и стоит только поддаться ему, как ты навсегда уйдешь ко дну… Без Иртыша… Но рядом же кто? Стрижов-Коваленко, что ли?
Алексей продолжал бороться. Он беспрестанно приказывал сам себе вставать и идти, но эти команды сам же и не исполнял. Они вязли в какой-то обволакивающей дремоте, и вместо них появлялись другие: „Еще немножко передышки, ну еще чуть-чуть — и тогда пойду“. Ох, как не хотелось вставать и снова утопать в снегу, падать от порывов ветра и беспрестанно забивать рот солью и песком.
Алексей сидел. „Только бы не лечь. Прилягу на минуту и — хана! Испытателю и главному — Коваленко и Стрижову. Смерть обоим“.
И вдруг он услышал:
— Эй, кто вы и чего барахтаетесь?!
К ним шел, видимо, железнодорожный обходчик. Издалека, из глубины дремоты до Стрижова сначала донеслись слова, а потом он почувствовал и толчки в спину не ветра, а человека.
— Иван Иванович, поднимайтесь, мы перевалили из года в год…
Он открыл глаза. Перед ним стояли двое: Алексей Коваленко и железнодорожный обходчик.
— Живее в будку! Согреетесь. Отдохнете, — ободрял обходчик.
Вдруг стало светло, словно днем. Еще не сообразив, что же происходит и происходит ли это наяву, Стрижов поднял голову. Свет мощного прожектора и двух нижних фар ослепил его, и он на миг зажмурился. Через какое-то мгновение он снова открыл глаза. Прожектор совсем рядом, метрах в тридцати.
При ярком свете было видно, как снег, прыгая по рельсам сплошным валом, перекатывался через насыпь и исчезал в темноте. Его струящиеся и извивающиеся потоки закрывали всю землю, и от этого казалось, что приближающиеся с грохотом огни плывут по этому стремительному потоку, разрезая их и разбрасывая в разные стороны.