Горячее лето
Шрифт:
— Я об этом тоже думала. Наверное, Стрижов это и сам теперь понял.
"А все-таки Алеша должен простить Ивану Ивановичу, — думала Татьяна. — Ну, не сейчас, погодя! У него сердце доброе, отходчивое. Но вот как Стрижов будет смотреть своему сыну в глаза! Это же
— А как же мне быть с "отцом"?! — спросила Татьяна.
— Не знаешь? Немедленно уходи ко мне! Из Зеленогорска же не побежим. Это наш город. Тут наш завод!.. Судьба!..
— Перейти к тебе, сейчас? Не слишком ли большой удар? По ним. Они, кажется, готовятся к свадьбе, только молчат… И ты пойми меня, они ведь…
— Говоришь, удар! Пусть будет удар! Стрижов заслужил этого!..
Алексей взял ее за руку.
— Сейчас пойдем ко мне, я познакомлю тебя с мамой. Она у меня добрая. — На мгновение зашлось сердце. — Она же ничего еще не знает. Я же убежал от нее сам не свой. Хорошо, что к тебе… Знаешь…
— Может, завтра?
— Нет, сегодня, сейчас! Мать так обрадуется! И все решим… Собственно, что решать? Все давно решено.
Они шли молча. Теплый вечер полыхал летними красками. Татьяна думала о настоящем и будущем. У Алексея, чем ближе подходили к дому, обида как-то проходила. Нет, не проходила.
"Десятки не мог выслать, — негодовал Алексей. И какой-то внутренний голос ему возражал; "Тебе не прислал, а чужую девочку удочерил, воспитал. Твою будущую жену в люди вывели". — Этим нельзя оправдать подлость в отношении моей мамы и меня. — А второй голосок нашептывал: "Сын ты ему! Сын!" —
Алексей сейчас не мог представить себя и Стрижова за одним столом, в одном доме, на одном заводе. Хотя наказание само пришло. Его, Алексеево, пребывание на заводе будет для него и пыткой и наказанием.
— Ты о чем все время думаешь, Алеша? — спросила Татьяна.
— О моих мыслях одним словом не скажешь, родная. Главное — мы будем вместе!..
Едва уловимой прохладой дохнул ветерок. В какой-то миг все переменилось. На город опускалась звездная ночь…
1970–1977 гг.