Горячее лето
Шрифт:
Откуда-то изнутри, из глубины, поднималось негодование. В озлоблении она даже сжала кулаки.
— Слово предоставляется Татьяне Ивановне Стрижовой — сменному мастеру второго механического цеха. — услышала она ровный голос секретаря парткома.
Это привлекло внимание и Алексея. Он прекратил разговор, устремил свой взгляд на трибуну.
Когда назвали ее фамилию, многие зааплодировали. Татьяна подумала: «Не такая уж я важная птица, чтобы поднимать шум. И Алексей с Тарасом аплодируют и смеются, словно ждут какого-то подвоха.
Татьяна подошла к микрофону и обвела взглядом людей, заполнивших огромный двор цеха. Тысячи рабочих. «Хорошо, что набросала текст выступления, а то можно и растеряться».
«Товарищи!» — начала она, и голос ее зазвенел, как туго натянутая, струна. Алексей даже похолодел от мысли: вдруг у Татьяны не хватит слов и она будет стоять вот так перед всеми и ловить воздух ртом, как выкинутая на берег рыбешка? Он даже покосился на соседей: уж не смеются ли. Но все смотрели на нее с серьезными лицами. Однако совсем напрасно он опасался. Голос ее окреп, и Татьяна стала говорить уверенно, четко. Она говорила о людях своей смены, которые трудятся над выпуском деталей для автомобиля.
— Смотри, оратор, — сказал Тарас и ушел.
Алексей слушал и не мог прийти в себя от изумления.
«Толково, смело! Откуда у нее берется все это! Вот тебе и девчонка! Настоящий оратор!»
— У нее замечательная смена! — услышал сзади Алексей. — Отсюда и красноречие.
— Хорошо поэту иметь свою газету! — возразил молодой голос. — Дочка главного инженера.
— Не скажи, отец за нее не работает! С токаря начала девушка, — обиделся первый голос.
Перепалка стихла.
Татьяна, как только закончила выступление, следила за Алексеем. Стоит один. А где же Тарас? Жанны тоже не видно.
«Да она же в командировке, — вспомнила Татьяна, — а то, наверное, прибежала бы. Гляди, Тарас уже в обществе Юли. Вот бесстыдница. И куда только смотрит муж?.. Что он нашел в этой Жанне? А может, есть в ней что-то такое, чем я обделена? Да ну их! Стоит убиваться!» — так подумала, а на душе было тяжело.
Митинг заканчивался.
Татьяна медленно спустилась по ступенькам с грузовика. Решила уйти незамеченной.
— Татьяна Ивановна! Здравствуйте! — сказал кто-то сзади довольно громко.
«Алексей. Уйти? Не оборачиваться? Нет, посмотрю в его глаза».
— Здравствуйте, Татьяна Ивановна!
Алексей даже протянул руку, но она повисла в воздухе.
«Обиделась, что с Тарасом разговаривал во время ее выступления», — подумал Алексей.
— Вы на меня сердитесь?
— Я ненавижу вас! Всей душой ненавижу!..
Повернулась и ушла.
— Татьяна Ивановна! Татьяна! В чем дело?
Не обернулась, ускорила шаг, почти побежала.
«Что с ней? — недоумевал Алексеи. — Да, с характером девушка! Подумаешь, перекинулся несколькими словами с футболистом. А может, Тарас ее обидел? А вообще-то, что я знаю о ней? Мастер смены. Дочь главного инженера завода. Красивая. Ну и что ж, что красивая? Надо еще иметь и красивую душу. Человеком быть. А мне-то она нравилась. Да что там правилась, влюбился по самые уши! Собирался объясниться. Вот и объяснился! Эх, ты, Алексей, Алексей! Драть тебя за уши, да некому!»
Стрижов волновался. Сейчас откроется дверь — и в кабинет войдет не просто ершистый инженер, а его сын. Его плоть, продолжатель рода Стрижовых. Только почему он на фамилии матери? Может, Анастасия догадывалась, что отец живой и затея с утопленником — ложь. Поэтому на свою фамилию и записала. Может, еще и пособие как мать-одиночка получала?
Не отложить ли эту встречу? И сои плохой снился. О войне. Нет, нет, с испытанием «Сибиряка» медлить нельзя.
Он вспомнил атмосферу в министерстве, когда ему прямо сказали, что он не справляется. Теперь, правда, министр новый. И мнение о нем может измениться. На заводе-то он справлялся. Главным инженером назначили. Его бы и раньше назначили, но в министерстве кому-то не нравилось его назначение. Машина «Сибиряк» взбодрила его. Вот где мог себя показать. И он возглавил это дело, зачастую давая распоряжения, минуя главного конструктора.
«Главный конструктор Найдорф был в силе пятнадцать-двадцать лет назад, — размышлял Стрижов. — А сейчас он дряхлый старик и на него полагаться нельзя».
Об этом он только думал, но директору сказать не смел, они еще во время войны на одном заводе работали. Сюда Найдорфа и перетянул Привалов откуда-то с Урала. Однажды Привалов как бы мимоходом заявил: «Пока я директор, Найдорфа не трогать, пусть трудится человек».
Тогда Стрижов прикинул: если Привалов собирается работать до семидесяти, то Найдорф вряд ли дотянет до девяноста.
— Алексей Иванович, — начал Стрижов, как только Коваленко появился на пороге кабинета. Трубка лежала на пепельнице и дымила. — Я прочитал ваш отчет по испытанию «Сибиряка». Нельзя так строго судить о ребенке, который только родился. Подрастёт, наберется силы.
«Что это я машину с ребенком сравниваю?» — поймал себя на мысли Стрижов.
— Помните наш первый одиннадцатитонный самосвал? — продолжал главный инженер. — Хотя вы не помните. Меня тоже здесь еще не было. Шестнадцать лет назад его собрали, а до сегодняшнего дня усовершенствуется.
— Да он и сейчас не первоклассный, — пожал плечами Коваленко. — Слишком тяжелый наш самосвал. Одиннадцать тонн, а грузоподъемность едва, до двенадцати дотянули. И это за шестнадцать лет. Но речь идет о машине «Сибиряк» для Севера, Сибири.
— Согласен. Но в общем-то машина лучше.
— Будет хорошей. А пока не доведена до конца.
Стрижов взял трубку, и она заклокотала. Кабинет наполнился дымком крепчайшего сухумского табака.
— Машина для Севера — это труд целого коллектива. Труд не одного года…