Горячее сердце. Повести
Шрифт:
Когда Басалаев завалился на бок, разметав безвольно руки, Вера, припадая к земле, бросилась к нему. Дмитрий ловил лиловыми губами воздух, пытался подняться на локтях и не мог.
Увидев ее, криво усмехнулся:
— Ковырнуло меня.
Вера молча поволокла Басалаева в выгрызенный полой водой буерак. Торопясь, рванула вишнево окрасившуюся рубаху. Ранение разрывной пулей. Тяжелое. Вряд ли выживет Дмитрий... Вера никак не могла унять хлеставшую из груди Басалаева кровь. Она забыла о морозе, о бое, даже не услышала, как, захлебнувшись, смолк
Вера вылезла из буерака. Красногвардейцы карабкались на макушку противоположного холма. Ударило сердце: «Отступили!» Выскочила и бросилась следом. Она еще может поспеть, может... «А Дмитрий?»
Он поднял голову.
— Бегите, Вера Васильевна. Бег...
Она скатилась обратно. Схватила Басалаева под мышки, помогла подняться.
Когда выбирались из буерака, услышала сзади сбивчивое шумное дыхание.
Рывком повернула голову: прямо в глаза смотрит холодным зрачком ствол вороненого маузера. Увидела черный рукав с голубой повязкой. На ней скрестились под пустоглазым черепом кости. Рванулась в сторону, скользнула рукой в карман пальто. «Плен! Ни за что!» Но кто-то завернул руку. Почувствовала, как от боли разламывает плечо. Закусила губу. Ее револьвер звякнул о землю. Вера уже не могла подобрать его: рука повисла, словно тряпичная. Да и не успеть подобрать.
Их было много, кадетов. В черных мундирах с голубыми повязками на рукавах, они сбегали в лощину, поблескивая жалами штыков.
Желчный, с большими глазами юноша, кинувшись к ней, взмахнул рукой. Шею опалило, обожгло щеку. Сгибаясь от боли, она заслонила лицо рукой от нестерпимой нагайки.
— Не трожь, с-сволочь! — услышала она ревущий крик Дмитрия. Басалаев качнулся к бледнолицему кадету. Блеснули шашки. Они хрустели, ударяясь о что-то твердое. «О голову!» — потрясая, мелькнула догадка. Вера отвела руку от глаз. Дмитрий бился на земле, издавая дикие нечеловеческие звуки:
— Ух, ух, ух!
Лицо, глаза, руки одежда у него были залиты кровью. Но он еще жил. Поднимался с земли.
Вера рванулась на холодный блеск шашек, но от удара в грудь скатилась в буерак. Поднимаясь, услышал голос:
— Упокой душу. Ну и здоров, — и поняла, что Дмитрия больше нет.
Вдруг встретила взгляд тех же ясных голубых глаз и почувствовала, что это смерть.
Зажмурившись, с содроганием ждала, когда сталь полоснет по голове, но кто-то бросил:
— В Хопры эту, — и ей в спину кольнуло жало штыка.
Вера шла, спотыкаясь, падая под ударами приклада. Один раз ей показалось, что она не встанет. «Да и зачем?» — чувствуя щекой неживой холод земли, подумала она. Но не ответила себе. Поднялась. Где-то в глубине забилась слабенькая жилка-надежда: «Освободят... Могут еще освободить...»
У дома горбился старик армянин. Из-за него на Веру смотрела огромными глазами девочка. Во взгляде был ужас. Вера вдруг почувствовала боль в плече, на шее, гул в голове. Все тело страдало болью. Она отвернулась, закусив губу. «Наверное, я вся в крови».
Осталось в памяти еще одно: лежащий у плетня босой человек в солдатской рубахе, на бугристом лбу — черная дырка.
Бившаяся жилкой надежда погасла. Все было ясно...
Конвоир ударом ноги распахнул дверь и втолкнул ее в комнату с длинным столом, на который были брошены шашка в ножнах и папаха. На скамье, положив голову на седло, лежал офицер. Он потер затекшую щеку, выругался:
— Опять эти девки.
«Значит, Фея была у него», — чувствуя, как слабеют ноги, подумала Вера.
Офицер, щурясь, смотрел на нее. На узколобом желтом лице играла улыбка.
Вера закусила губу, встретила его взгляд.
Пряча руку за спину, офицер ядовито прошипел в лицо:
— Что смотришь? Что?
Она не ответила. Сгибая своим ненавидящим взглядом его холодный взгляд, прислонилась плечом к притолоке.
Офицер, так же щурясь, не спеша натянул на руку перчатку, посмотрел, как плотно желтая лайка обтянула пальцы.
— Скажите, сколько в Морском Чулеке сейчас пулеметов?
Вера отвернула голову к стене. На веселых обоях переплетались венки и букеты, цветы и цветы.
Вдруг стена метнулась в сторону. Чернота. Кромешная тьма...
Потом увидела Вера перед глазами багряное пятно, яркое, как кровь. Откуда оно? Внезапно поняла, что это и есть кровь, ее кровь на полу.
Конвойный дернул ее за вывихнутую руку. Острая боль рванула плечо. Кусая губу, поднялась. Комната колыхалась. Бледным зловещим пятном маячило где-то вдали лицо офицера. Словно через стенку, донесся его уверенный голос:
— Заговорит сейчас.
Она облизала соленые распухшие губы.
— Не заговорю!
Опять потолок ринулся вниз, опять чернота...
Вера очнулась в сарае, услышав где-то рядом пугающий стон. Прислушалась: «Это же я сама».
С трудом повернулась с боку на живот и прижалась лбом к земляному полу.
Таким же холодным, унимающим жар было оконное стекло дома, в Вятке. Она, маленькая девочка с завязанным горлом, стояла, прижавшись лбом к стеклу, и ждала мать. Окна сияли серебристой морозной росписью, на улице синел снег. Раздавался скрип знакомых шагов, шла мать, и Вера юрким мышонком пряталась за дверь.
Она улыбнулась разбитыми губами, привстала на коленях. Словно через зыбучую дымку, видела кирпичную стену. Цепляясь за нее рукой, встала, ощущая в голове тяжелый гул. Он все усиливался, стремясь разорвать ей голову.
Вера опустилась на пол, привалившись спиной к стене. Обвисшую руку положила на колени. Так было легче. Через щель над дверями падал свет.
Вдруг увидела возле себя иссохшую травинку. Потянулась, морщась от боли. На чахлой жилке держался бутон цветка. Быть может, это был подснежник. Такие цветы дарил ей Сергей. И, кажется, пахли они так же? Нет, это безвестный степной цветок, но/ он напоминает о знакомом — о вятских лугах...