Горячее сердце
Шрифт:
— А мне что делать? — спросил начальник милиции.
— Будем считать, — сказал Федор с улыбкой, — что никакой драки не было. Просто рабочие задержали преступников, которые оказали сопротивление. — И снова обратился к приехавшим из колонии: — Вы сможете отправить меня к вечеру в город?
— Конечно.
— В таком случае, Иван Владимирович, — повернулся он к Лоскутову, — вас я на сегодня освобождаю от себя.
Приехав в колонию, Федор попросил оперативника организовать осмотр вещей, которыми пользовался
— Как его фамилия? — спросил еще.
— Туркин.
— За что отбывает наказание?
— За побег с места ссылки.
— А за что был осужден сначала?
— За кражу государственного имущества: пять лет тюрьмы со ссылкой на столько же. Будем судить?
— Если докажем его вину — обязательно.
На допросе Туркин заявил, что подметки он выкроил из найденного куска транспортерной ленты, категорически отрицая свою причастность к порче оборудования.
Но Туркин врал. При осмотре его вещей в бараке нашли кусок новой транспортерной ленты, из которой и были выкроены подметки. Техническая экспертиза, организованная Федором на другой день, подтвердила принадлежность изъятого куска к испорченному транспортерному полотну.
Биография Туркина была небогатая. Малограмотен. Во время коллективизации уехал из деревни. Сменил много разных работ, как правило, неквалифицированных. Первый раз был арестован за переправку спекулянтам похищенного золота на одном из сибирских приисков. Во время отбытия наказания на путь исправления не стал, всячески уклонялся от работы. И здесь, в колонии, вел себя так же.
Встретился Федор и с начальником колонии. На его вопрос, как отбирались заключенные на расконвоирование, тот ответил не прямо.
— Я против расконвоирования возражал в принципе, — счел необходимым сказать он. — У нас колония общего режима, и отбывают в ней наказание люди самые разные. Если судить по статьям, так тут весь уголовный кодекс представлен. По решению о расконвоировании мы должны были в недельный срок направить на разрезы двести человек. И не просто направить, а еще и выявить среди них людей, подходящих по квалификации. Таких набралось всего около сорока человек. Остальных добрали без статейного учета, а руководствуясь только их поведением в колонии. Ну просто времени не было поступить иначе.
— А почему пренебрегли статейным признаком?
— Скажу, — ответил Максимов. — Самых легких — около сотни человек — мы еще за месяц до этого отправили на фронт.
— Понятно.
Не будучи специалистом в горном деле, Федор все-таки понял, что одной из причин трудностей, в которые попал Северный трест, является не только ослабление общей организации производства, но и слабая дисциплина.
В конце концов, порядок — это и есть дисциплина. Везде и во всем. Выполнение долга — ее же проявление в нравственном плане.
Некоторые свои соображения Федор высказал Евсееву, Григорий Матвеевич знал о происшествии на Южном разрезе в общих чертах. Поэтому спросил:
— Тот заключенный действительно сознательно все это сделал?
— Если учитывать, что он не мог не знать последствия своего поступка, то другого ответа быть не может. И я думаю, как бы снисходительно ни относиться к его поступку, его нельзя расценить иначе, как вредительство. В связи с этим у меня возникло одно соображение…
— Слушаю.
— Большинство нареканий о нарушении дисциплины связано с заключенными. И я убедился в их обоснованности. Подтверждение тому инциденты с воздушными рукавами и порчей транспортерной ленты, — начал Федор. — Среди этих людей надо навести порядок.
— Каким образом? Мне нужны предложения, — сказал Евсеев.
— Без решительных мер не обойтись…
— Предлагайте решительные меры.
— Нужно пересмотреть весь состав расконвоированных.
— Это уже серьезно, — нахмурился Евсеев.
— Я понимаю, что тресту не хватает людей, но нужно чем-то временно, я подчеркиваю — временно, пожертвовать.
— Вы что? Предлагаете ликвидировать расконвойку?
Было заметно, что Евсеев или не был готов к такому обороту дела, или недоволен предложением. И Федор стал объяснять:
— Руководители разрезов не настроены против расконвоированных категорически. Больше того, говорят, что некоторые из них работают хорошо. Это одна сторона дела.
— Есть еще другая?
— Есть. Я был в колонии и разговаривал с ее начальником майором Максимовым. И понял, что отбор заключенных на работу в трест проводился без надлежащего знакомства с их личными делами, иначе говоря — формально.
— Что же вы все-таки предлагаете? — попросил уточнить Евсеев.
— На завтрашнем совещании в горкоме нужно предложить руководителям разрезов составить списки заключенных, которые хорошо себя зарекомендовали.
— Что это даст?
— Этих заключенных оставить на работе в тресте.
— А с остальными что?
— Вернуть под стражу.
Евсеев не мог усидеть на месте. Поднялся, прибрал на столе бумажки. Потом подал Федору чайник:
— Принеси-ка чайку…
Когда Федор вернулся, Евсеев встретил его вопросом:
— Сколько же людей мы вернем в колонию?
— Это зависит от того, сколько нас попросят оставить.
— Да… задачка, — размышлял Евсеев. — Мы же лишим трест рабочих рук.
— Зато покончим с вредительством. Это важнее.