Горячий след

Верещагин Олег Николаевич

170.

Ковыль. Пахнет… как на сеновале у нас. В животы друг другу целимся. Так привычно… А у него глаза — зелёные с карими крапинками. Я раньше никогда ни у кого из них глаз не видел. Даже когда они… — Марат с усилием продолжил: — Даже когда они подошли вплотную. Тогда. Чёрные дыры…

— И? — тихо спросил Олег. Он держал в руке недоеденный "бутерброд".

— И я не стал стрелять, — сказал Марат. — Опустил оружие. Думал — он полоснёт. А он заморгал так — хлоп-хлоп-хлоп, смешно — и тоже опустил…

Ну и мы с тех пор вроде как подружились. Редко видимся, он по другим местам ходит. А тут, в прошлый раз, я как раз его ждал. Когда с тобой увиделся. Он принёс парабеллум и подарил. Вот… — Марат пожал плечами и тихо добавил: — Мою маму повесили фашисты. В сорок первом… Может быть, вешал его брат. Или его отец. Я понимаю это. Но… — и он покачал головой.

Олег положил руку ему на плечо:

— Знаешь, что я думаю? — спросил он. Марат поднял подбородок. — Что ты прав. Что ты всегда будешь прав. У тебя слишком большая правота, чтобы она оказалась чушью.

Марат не ответил.

А чубатый парнишка — кажется, Димка — запел возле огня, высоко и бесшабашно:

— Когда мы были на войне,

Когда мы были на войне,

Там каждый думал о своей

Любимой или о жене…

И стало совсем тихо. Даже ковыль умолк. Только рвался голос — всё отчаянней и отчаянней:

— И он, конечно, думать мог,

Да, он, конечно, думать мог,

Когда на трубочку глядел —

На голубой её дымок…

Как ты тогда ему лгала,

Как ты когда-то всё лгала,

А сердце девичье своё

Давно другому отдала…

И голос- взвился совсем высоко, непередаваемо:

— И он решил: "Я пули жду,

Я только меткой пули жду,

Чтоб утолить печаль мою

И чтоб пресечь нашу вражду!"…

Когда мы будем на войне,

Когда мы будем на войне —

Навстречу пулям полетим

На вороном своём коне…(1.)

Ожил костёр. Зашумел ковыль. Кто-то сказал:

— Да-а… — с выдохом.

— А ну-ка… — Марат вдруг подмигнул тому мальчишке, который нарезал мясо: — Что-то мы загрустили… Давай, братишка!

— Даю! — охотно откликнулся он, вскакивая. Тряхнул головой. Упёр руки в бока…

— Между нами,

дикарями,

говоря —

Спать в кровати —

Значит, тратить время зря!

Нам под крышей

Плохо спится, душно нам!

Надо, братцы, разбегаться по лесам!

И у края пропасти,

И у тигра в пасти,

Не теряйте бодрости

И верьте в счастье!

_________________________________________________________________________________________________________

1. Казачья песня XIX века.

171.

Олег ощутил, что песня будит в нём что-то такое… что-то, чем он не мог подобрать название. А ребята и не подбирали. Раз — и около костра уже выплясывали какой-то первобытный танец — прыжок-наклон-удар ногой-взмах головой-рывок руками и всем туловищем — и снова

то же самое — человек шесть. Два — и мальчишка взлетел на плечи двух других ребят, встал на ноги, не держась руками и не переставая распевать:

— Между нами,

дикарями,

говоря —

Захотелось

Антрекотов в сухарях!

Жизнь лесная

Возбуждает аппетит,

Хоть черникой и брусникой рот набит!

— И у края пропасти,

И у тигра в пасти,

Не теряйте бодрости

И верьте в счастье! — грянул уже целый дурашливый хор. И следующий куплет орала тоже дюжина мальчишеских глоток, а вокруг огня мчался круг хоровода, и земля гулко отвечала ногам, а галстуки казались пляшущими вместе с ребятами языками огня:

— Не пугают

Нас ни стужа и ни зной!

Только летом

Всё же лучше, чем зимой!

И в июле

Нет ни тени декабря,

Между нами, дикарями, говоря!

Коло, вспомнил Олег. Это называется не хоровод — хоровод у девушек, а это коло. Мужской танец. Перед битвой. Руки на плечи — и вместе вокруг огня… Интересно, они-то знают об этом? Наверное — нет, наверное, им просто весело этой ночью у огня…

— И у края пропасти,

И у тигра в пасти,

Не теряйте бодрости

И верьте в счастье!..

… - Скоро рассветёт, — Марат сорвал былинку ковыля, закусил. — Тебе пора…

— Ещё встретимся? — полувопросительно сказал Олег. Марат пожал плечами:

— Наверное. Почему нет?

— Погоди, я послушаю… — Олег повернулся в сторону полупогасшего костра, возле которого почти все уже спали, только Димка напевал негромко, а человека два-три слушали:

— Я по совести указу

Записался в камикадзе.

С полной бомбовой загрузкой лечу.

В баках топлива — до цели,

Ну, а цель, она в прицеле,

И я взять ее сегодня хочу.

Рвутся нервы на пределе —

Погибать — так за идею.

И вхожу я в свой последний вираж.

А те, которые на цели,

Глядя ввысь, оцепенели:

Знают, чем грозит им мой пилотаж!

Парашют оставлен дома,

На траве аэродрома.

172.

Даже если захочу — не свернуть.

Облака перевернулись,

И на лбу все жилы вздулись,

И сдавило перегрузками грудь.

От снарядов в небе тесно,

Я пикирую отвесно,

Исключительно красиво иду.

Три секунды мне осталось,

И не жаль, что жил так мало,

Зацветут мои деревья в саду!

Не добраться им до порта,

Вот и все. Касаюсь борта,

И в расширенных зрачках отражен

Весь мой долгий путь до цели,