Горящая колесница
Шрифт:
— А в действительности потом было такое, чтобы сборщики долгов её опять преследовали?
Каору Судо покачала головой:
— Нет, больше нет. Но сколько бы я ей ни говорила, что можно уже успокоиться, это было выше её сил. Кёко-тян считала, что, если чего-нибудь не предпринять, её до самой смерти не оставят в покое.
Сколько бы Каору ни расспрашивала, Кёко молчала про то, куда она исчезла, почему полгода от неё не было ни писем, ни звонков. Однако похоже, что один из организаторов банды, выбивающий деньги из должников, положил на Кёко глаз. Так что девушка
— Об этом человеке Кёко-тян говорила: «Дьявол в человеческом обличии». — Красивое лицо молодой женщины исказила гримаса отвращения, словно она почувствовала какой-то зловонный запах. — Что там такое было, я примерно догадываюсь. Только вот ещё странно — после случившегося Кёко-тян совсем перестала есть сырое, сасими [19] например… Говорила, что сырая рыба пахнет кровью. Раньше с ней такого не было. Возможно, какие-то неприятные воспоминания…
19
Сасими— сырая рыба или морепродукты (моллюски и т. п.), тонко нарезанные, употребляемые с острым соусом.
«Если чего-нибудь не предпринять…»
«Если не расстанешься с именем Кёко Синдзё, то не можешь рассчитывать на спокойную жизнь». Наверное, эта мысль не оставляла её ни на минуту.
— Я ей не раз говорила, что пройдёт года четыре, ну пять, и долги аннулируют за истечением срока давности, бандиты тоже отстанут, всё будет хорошо. Я пыталась успокоить Кёко-тян. Но её уже так запугали… — Каору зябко поёжилась и скрещёнными руками обхватила себя за плечи. — Кёко-тян говорила, что, когда выходила замуж за господина Курату, тоже надеялась, что всё наладится. Но оказалось — нет. Она призналась мне, что ни за что не повторит ту же ошибку, и глаза при этом были как у одержимой. Что я могла ей возразить? Где гарантии, что снова не случится так же, как с Куратой-сан?
«Надо что-то предпринять. Чтобы не загубить свою молодость… Чтобы больше не нужно было прятаться…»
— А Кёко-сан вам не рассказывала, что именно она собирается предпринять?
— Нет, — покачала головой его собеседница.
Жить как все, уйти от погони. Да попросту — удачно выйти замуж. Только этого и хотела Кёко Синдзё. Так она, наверное, и рассуждала. А ещё она теперь знала наверняка, что защищать себя и сражаться придётся одной.
Ни мать, ни отец не смогли её защитить, да и закон ей не поможет. Ни Ясуси Курата, на которого Кёко надеялась и которого считала своей опорой, ни его влиятельное семейство не спасли, отвернулись, когда настал тяжёлый час.
Песчинка, незаметно проскользнувшая между пальцами, — вот чем была Кёко для общества. Никто не остановит её падение, никто не спасёт. Нужно самой карабкаться наверх, и только так, не иначе.
Больше она не станет ни на кого полагаться. Надеяться на мужчин бесполезно. Нужно крепко стоять на ногах и отбиваться своими собственными руками. Какую бы подлость
— Судо-сан, а Кёко никогда не показывала вам фотографию дома?
— Фотографию дома?
— Да, вот эту.
Хомма достал фотографию-поляроид «шоколадного» дома и положил её на стол перед Каору.
— Ах это…
— Вы её видели раньше?
Улыбнувшись, молодая женщина кивнула:
— Видела. Эту фотографию Кёко-тян сделала, когда была на практике, верно?
Хомма невольно вздохнул с облегчением, словно застрявшая в горле кость наконец-то выскочила.
— Так, значит, это Синдзё-сан фотографировала?
— Да. У её знакомой был тогда с собой фотоаппарат. Вообще, Кёко-тян любила смотреть на «образцово-показательные» дома. Я порой над ней подтрунивала — забавно всё-таки.
Любила смотреть на демонстрационные образцы домов.
— И это — несмотря на то что её семья потерпела крах из-за ипотечного кредита?
Каору снова положила фотографию на стол и, немного подумав, ответила:
— Действительно, с одной стороны, это может показаться странным: у неё — и вдруг такое увлечение… Но я думаю: наоборот, ничего удивительного. Знаете, Кёко-тян сама говорила, что когда-нибудь будет жить в таком доме. У неё обязательно будет семья, и она будет счастливо жить в своём доме. Мне кажется, именно потому, что в её жизни было много горя, могла появиться такая мечта.
Вот почему она так берегла фотографию! Это была её мечта.
— Кёко-тян говорила, что этот дом ей нравится больше всех остальных. Она мне показала эту фотографию, когда приезжала в гости, и сказала: «Каору-сан, я начну жизнь заново и когда-нибудь поселюсь в таком доме».
Молодая женщина произнесла это как-то весело, с надеждой в голосе, словно подражая тому, как это говорила сама Кёко.
— А Кёко-сан не приглашала вас погостить в её будущем доме?
Вопрос Хоммы, видимо, оказался неожиданным, и Каору отпрянула в удивлении:
— Вы знаете, нет! Не приглашала.
Конечно не приглашала. Кёко уже тогда понимала, что, какой бы дом она себе ни построила, какую бы счастливую жизнь ни обрела, пригласить Каору к себе и показать ей всё это она не сможет. Ведь для того, чтобы начать новую счастливую жизнь, ей нужно будет избавиться от «Кёко Синдзё» и стать другим человеком. Кёко уже вынашивала свой план.
Хомма отвёл взгляд от фотографии и спросил:
— Синдзё-сан действительно в последнее время не давала о себе знать?
Каору, кажется, немного обиделась, она положила ногу на ногу и поджала губы:
— От Кёко-тян давно нет никаких вестей. Зачем мне говорить неправду?
— А таких звонков, чтобы в трубке молчали, в последнее время не было?
— Да нет. При мне вроде бы не было…
Попытка Кёко перевоплотиться в Сёко Сэкинэ обернулась неудачей. Скорее всего, её психологическое состояние сейчас весьма неустойчиво. И всё же она не обратилась за поддержкой к своей лучшей подруге, к Каору Судо, хотя именно ей некогда открыла свою заветную мечту.