Горящая земля
Шрифт:
Это верно, он не был бедным, но его состояние было таким, какое и следовало ожидать у человека, всего лишь урывавшего крохи серебра у мелких торговцев.
Мои люди наблюдали за столом. Было важно, чтобы они увидели, что именно завоевали, чтобы знали — я не одурачил их при разделе добычи. По большей части они видели серебро, но там было и золото — два ожерелья из скрученной золотой проволоки. Я отложил одно в кучу, предназначенную для Ролло и его людей, а второе оставил для своих соратников. Еще там были деньги, в основном
Потом наверх вытащили четырех серебряных идолов, но самую большую часть сокровища составляли кусочки серебра. Скандинавы не чеканят денег, у них есть только награбленные монеты, поэтому они платят за товары (когда вообще за них платят) кусочками серебра. Викинг добывает серебряный браслет, а если ему бывает нужно за что-нибудь заплатить, рубит браслет на куски, чтобы торговец их взвесил.
Управляющий принес весы, и мы взвесили серебро и монеты. Их оказалось всего чуть больше тридцати фунтов.
Презирать это добро не следовало, мы все вернемся домой богаче. Однако моей доли сокровища едва хватит на то, чтобы нанять одну команду на один военный сезон.
Я глядел на разделенное сокровище, на последнее серебро, все еще лежащее на чаше весов, и понимал, что это не принесет мне Беббанбурга. Это не даст мне армии. На это не купишь исполнение моих грез.
Я почувствовал, что падаю духом, и подумал о смехе Эльфрика. Мой дядя скоро выяснит, что я совершил плавание, захватил добычу и разочаровался в ней. И, как раз когда я думал о том, как дядя будет всем этим наслаждаться, Скади решила заговорить.
— Ты сказал, что отдашь мне половину! — требовательно сказала она.
Мой кулак обрушился на стол так, что вздрогнули горстки серебра.
— Я ничего подобного не говорил! — прорычал я.
— Ты сказал…
Я показал на нее, заставив ее замолчать.
— Хочешь отправиться в эту яму? — спросил я. — Хочешь жить с крысами в подвале для серебра?
Мои люди улыбнулись.
С тех пор, как мы пришли во Фризию, они научились не любить Скади, а в тот момент она начала ненавидеть меня. Я же начал ненавидеть ее еще раньше, когда увидел под ее красотой жестокость. Она была словно меч, обуреваемый духом жадности, словно клинок сияющей красоты, но с сердцем темным, как кровь.
Позже той ночью она снова потребовала свою долю, и я напомнил, что, хотя она просила половину сокровищ мужа, я никогда ей этого не обещал.
— И даже не думай снова меня проклинать, — сказал я, — потому что если ты это сделаешь, женщина, я продам тебя в рабство, но сначала изуродую тебя. Хочешь, чтобы у тебя было покрытое шрамами лицо? Хочешь, чтобы я превратил тебя в уродину? Если нет — тогда придержи
Не знаю, где она спала той ночью, и мне было на это плевать.
Мы покинули Зегге на рассвете.
Я сжег шесть маленьких судов, которые Скирнир оставил в гавани, но не сжег дом. О нем позаботятся ветер и прилив. Острова появляются и исчезают, каналы изменяются от года к году, и песок перемещается, чтобы создать новые острова. На этих островах люди живут много лет, а потом вздымающийся прилив снова уничтожает землю.
Когда я в следующий раз увидел эти острова, много лет спустя, Зегге полностью исчез, как будто его никогда не существовало.
Мы отправились домой, и нам сопутствовала хорошая погода. Солнце блестело на воде, небо было ясным, воздух холодным.
Только когда мы приблизились к берегу Британии, появились тучи и поднялся ветер. У меня ушло некоторое время, чтобы найти знакомые приметы на берегу, а потом пришлось грести изо всех сил под северным ветром, чтобы найти устье Тинана. Почти совсем стемнело, когда мы ввели «Сеолфервулфа» в реку под разрушенным монастырем. Мы оставили корабль на берегу и на следующий день явились в Дунхолм.
Тогда я еще не знал, что никогда больше не увижу «Сеолфервулфа».
Он был благородным кораблем.
Часть третья
На краю битвы
1
Наступила глубокая зима, и с ней пришла лихорадка. Мне везло, я редко болел, но через неделю после того, как мы добрались до Дунхолма, я начал дрожать, затем потеть, а потом почувствовал себя так, словно медведь скребет когтями внутри моего черепа.
Брида приготовила мне постель в маленьком доме, где день и ночь горел огонь.
Зима была холодной, но порой я думал, что тело мое горит, а временами дрожал, словно лежал на постели изо льда, хотя огонь ревел в каменном очаге так неистово, что опалил балки крыши. Я не мог есть. Я стал слабым. Я просыпался ночью, иногда думал о Гизеле и своих потерянных детях и плакал.
Рагнар сказал — я бредил во сне, но я не помню этого безумия, помню только, что был убежден, что умру, поэтому заставил Бриду привязать мою руку к рукояти Осиного Жала.
Брида приносила мне настои из меда и трав, кормила меня с ложки медом и заботилась о том, чтобы маленький дом был защищен от злобы Скади.
— Она ненавидит тебя, — сказала Брида однажды холодной ночью, когда ветер трепал тростниковую крышу и надувал кожаную занавеску, служившую дверью.
— Потому что я не дал ей серебра?
— Да.
— Там не было сокровища, — сказал я. — Сокровища, которое она описывала.
— Но она отрицает, что прокляла тебя.
— А что еще могло быть причиной болезни?