Горящая земля

Корнуэлл Бернард

Он, должно быть, устал, но на лице его сияла широкая улыбка.

Рагнар заметил его первым.

— Гримбалд! — приветственно проревел он. — Ты должен был появиться до праздника, а не после него! Но не беспокойся, еда и эль еще есть!

Гримбалд поклонился Рагнару.

— Я привез вести, господин.

— Вести, которые не могут подождать? — добродушно спросил Рагнар.

В зале все стихло: люди гадали — что могло погнать Гримбалда в холодную, мокрую темноту, да еще в такой спешке.

— Новости, которые обрадуют тебя, господин, — сказал

Гримбалд, продолжая улыбаться.

— Цены на девственниц упали?

— Альфред Уэссекский, — Гримбалд помедлил, — мертв.

Наступил момент молчания, потом зал взорвался радостными криками.

Люди колотили по столам кулаками и радостно вопили. Рагнар был уже полупьян, но сохранил достаточно здравого смысла, чтобы поднять руки, призывая к молчанию.

— Откуда ты это знаешь?

— Новости добрались до Эофервика вчера, — сказал Гримбалд.

— Кто их привез? — требовательно спросил я.

— Священник из восточных саксов, господин.

Высокий гонец был одним из гвардейцев безумного короля Гутреда. Он не знал меня, но то, что я сидел на почетном месте рядом с Рагнаром, побудило его назвать меня господином.

— Итак, его щенок — новый король? — спросил Рагнар.

— Так говорят, господин.

— Король Эдмунд? — спросил Рагнар. — Понадобится время, чтобы к этому привыкнуть.

— Эдуард, — сказал я.

— Эдмунд или Эдуард, какая разница? Долго он не проживет, — радостно сказал Рагнар и спросил меня: — Что представляет собой мальчишка?

— Он нервный.

— Не воин?

— Его отец тоже не был воином, — заметил я, — однако победил всех датчан, которые явились, чтобы отобрать у него трон.

— Ты сделал это за него, — жизнерадостно проговорил Рагнар и хлопнул меня по спине.

Зал внезапно загудел от разговоров, когда люди осознавали, что их ждет новое будущее. Царило огромное возбуждение, хотя, помню, взглянув на один из столов, я увидел Осферта, нахмурившегося в одиноком молчании.

Потом Рагнар наклонился поближе ко мне.

— Ты не кажешься счастливым, Утред.

Что я чувствовал в тот момент? Я не был счастлив. Мне никогда не нравился Альфред. Он был слишком набожным, слишком сухим, слишком суровым. Его отрадой был порядок. Он хотел втиснуть весь мир в списки, организацию, послушание. Он любил собирать книги и писать законы. Он верил, что если бы каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок повиновались закону, тогда на земле настало бы царствие небесное, — но он забыл о земных удовольствиях. В молодости он их знал, Осферт тому доказательство, но потом позволил распятому христианскому Богу убедить себя, что удовольствие — грех. Поэтому Альфред пытался издавать законы, которые преследовали грех. С тем же успехом он мог бы попытаться слепить из воды шар.

Вот почему мне не нравился Альфред, но я всегда понимал, что его присутствие делало меня незаурядным человеком. Он был вдумчивым, он не был дураком. Его ум работал быстро, схватывая новые идеи, пока идеи эти не противоречили его религиозным убеждениям. Альфред не верил, что королевский

сан подразумевает всеведение, и по-своему был скромным человеком. Что важнее всего, он был хорошим человеком, хотя в его обществе никогда не бывало уютно.

Он, как и я, верил в судьбу — эту веру разделяют все религии, хотя разница между Альфредом и мной состояла в том, что король верил: судьба есть прогресс. Он хотел улучшить мир, в то время как я не верю и никогда не верил, что мы можем его улучшить. Мы просто выживаем, в то время как мир соскальзывает в хаос.

— Я уважал Альфреда, — сказал я Рагнару.

Я все еще не мог до конца поверить новостям. Слухи летают вокруг, как летняя паутина, поэтому я поманил Гримбалда, чтобы тот подошел ближе.

— Что именно сказал тебе священник?

— Что Альфред был в церкви в Винтанкестере, — ответил тот, — и упал во время церемонии. Его унесли в постель.

Это выглядело убедительным.

— И его сын теперь король?

— Так сказал священник.

— Харальд все еще в ловушке в Уэссексе? — спросил Рагнар.

— Нет, господин, — ответил Гримбалд. — Альфред заплатил ему серебро, чтобы тот ушел.

Рагнар взревел, требуя тишины, и заставил Гримбалда повторить последние слова насчет Харальда. Весть о том, что раненому ярлу заплатили, чтобы тот покинул Торней, вызвала новый взрыв радостных криков. Датчане любили слушать о том, как саксы платят серебро, чтобы избавиться от датчан. Это поощряло их атаковать земли саксов в надежде на такие же взятки.

— Куда отправился Харальд? — спросил Рагнар, и я увидел, что Скади прислушивается.

— Он присоединился к Хэстену, господин.

— В Бемфлеоте? — спросил я, но Гримбалд этого не знал.

Вести о смерти Альфреда и об обогащении раненого Харальда сделали пир еще более веселым. В кои-то веки не было никаких драк, хотя на столах все время стояли мед, эль и вино. Каждый человек в зале, кроме, может быть, пригоршни приверженцев саксов, увидели новые возможности захватывать и грабить богатые поля, деревни и города Уэссекса.

И они были правы. Уэссекс был беззащитен, если не считать одного обстоятельства.

Новости, в конце концов, оказались пустыми слухами.

Альфред был жив.

Однако в то темное время года каждый человек в северной Британии поверил слухам, и слухи эти вдохновили Бриду.

— Это знак, посланный богами, — заявила она и уговорила Рагнара собрать северных ярлов.

Встреча состоялась ранней весной, когда зимние дожди кончились и броды снова стали проходимыми. Перспектива войны разворошила Дунхолм, пробудив от зимнего оцепенения.

В городе и в крепости кузнецов поставили ковать наконечники для копий, и Рагнар дал знать всем капитанам, что весной он будет рад каждой корабельной команде. Вести об этой щедрости, в конце концов, достигнут Фризии и Дании, и в Нортумбрию явятся голодные люди. Хотя пока Рагнар распространил слух, что он просто собирает войска, чтобы вторгнуться в земли скоттов.