Горящая земля
Шрифт:
— Я ненавижу их, — сказала она и воткнула кинжал снова, так что раненый завопил и не смог удержать содержимое своего кишечника.
— Ситрик! — прорычал я, и Ситрик шагнул к этому человеку и с силой вогнал меч в его горло, чтобы положить конец его страданиям.
— Я хочу убить их всех! — прошипела мне Скади. Она дрожала. — А его, — показала она на Скирнира, — его в особенности!
— Она безумна, — негромко проговорил Финан. Он спрыгнул на берег рядом со мной и окунул клинок своего меча в воду, чтобы смыть кровь. — Всеблагой Иисусе, она безумна, как сука в течке.
Мои
— Ты ведь не собираешься оставить их в живых, — бросила мне Скади.
— Сердик, — сказал я, не поворачиваясь к нему, — пусть это будет сделано быстро!
Я слышал, но не видел, как умер Скирнир. Наконечник копья был вогнан с такой силой, что пронзил его горло и воткнулся в обшивку корабля.
— Я хотела его убить! — завизжала Скади.
Я не обратил на нее внимания.
Вместо этого я прошел мимо Ролло к непобежденным фризам. То были люди из личной команды Скирнира — около шестидесяти человек. Они молча следили за моим приближением.
Я бросил щит, чтобы они увидели кровь, пятнающую мою кольчугу, полосы крови на маске моего шлема и кровь, запекшуюся на клинке Вздоха Змея. Мой шлем венчала серебряная голова волка, на ремне блестели золотые бляшки, и браслеты на моих руках сияли сквозь кровавую пленку.
Они увидели полководца, а я подошел к ним на десять шагов, чтобы показать, что ничуть не боюсь пиратов.
— Я — Утред Беббанбургский, — проговорил я, — и даю вам шанс. Вы можете жить, а можете умереть.
Позади меня Ролло начал музыку щита. Его люди колотили клинками по липовому дереву в темном ритме, сулившем смерть.
— Мы — датчане и саксы, — сказал я фризам. Мы воины, которые любят сражаться. В наших домах мы поем вечерами о мужчинах, которых убили, о женщинах, которых сделали вдовами, и о детях, которых осиротили. Итак, делайте ваш выбор! Либо подарите мне новую песню, либо сложите оружие.
Они сложили оружие.
Я заставил их снять кольчуги — тех, у кого они имелись, — или кожаные рубашки. Я забрал их сапоги, пояса, доспехи, оружие, и мы погрузили эту добычу на «Сеолфервулфа». А потом сожгли оба длинных корабля Скирнира. Они хорошо горели; огромные столбы пламени поднимались по мачтам под клубящимся черным дымом, поднимавшимся к низким облакам.
Скирнир пришел со ста тридцатью людьми. Мы убили двадцать три, еще шестнадцать тяжело ранили. Один из людей Ролло потерял глаз от выпада копьем, а Эрик, служивший мне сакс, умирал. Он сражался рядом с Финаном, споткнулся о скамью гребца и получил удар топором в спину. Я стоял на песке на коленях рядом с ним и крепко сжимал его руку, в которой была рукоять меча, и обещал, что я дам золота его вдове и выращу его детей так, будто они мои собственные дети. Он слышал меня, хотя не мог отвечать, и я держал его руку до
Мы увезли его труп и похоронили в море. Он был христианином, и Осферт прочел молитву над мертвым Эриком, прежде чем мы опрокинули его в вечность.
Мы взяли с собой еще один труп — труп Скирнира. Его мы раздели догола и повесили на нашем увенчанном головой волка носу, чтобы показать, что мы победили.
Мы толкали «Сеолфервулфа» веслами, как шестами, вниз по ручью во время отлива. Когда ручей расширился, повернули и стали грести, ведя за собой маленькое рыбачье суденышко, которое я бросил близ деревни.
Потом мы вышли в море, и «Сеолфервулф» задрожал на первых небольших волнах. Серые облака, скрывавшие место резни, ветер наконец-то разорвал в клочья, дав водянистому солнечному свету упасть на неспокойное море.
— Ты не должен был оставлять их в живых, — сказала мне Скади.
— Людей Скирнира? — переспросил я. — А зачем их убивать? Они разбиты.
— Все они должны быть мертвы, — мстительно проговорила она. Потом обратила на меня взор, полный безудержной ярости. — Ты оставил в живых двух его братьев! Они должны быть мертвы!
— А я оставил их в живых, — ответил я.
Без Скирнира и его больших судов они были безобидны, но Скади все это видела по-другому.
— Тряпка! — бросила она мне.
Я пристально посмотрел на нее.
— Осторожней, женщина.
Она обиженно замолчала.
Мы везли с собой только одного пленника, капитана личного судна Скирнира. Он был старым человеком, за сорок, и годы, что он провел, щурясь на море, в котором отражалось солнце, превратили его глаза в окруженные морщинами щелки на лице, потемневшем от соли и ветра. Он будет нашим проводником.
— Если мой корабль хотя бы коснется отмели, — сказал я ему, — я позволю Скади убить тебя так, как она того пожелает.
«Сеолфервулф» не коснулся ни одной отмели, пока мы шли к Зегге. Фарватер был запутанным, вводящие в заблуждение метки были расставлены для того, чтобы заманить атакующих на отмели. Но дикий страх пленника перед Скади сделал его бдительным.
Мы появились у цели ранним утром, осторожно прокладывая путь, ведомые трупом, болтающимся на носу.
Брызги дочиста вымыли труп Скирнира, и чайки, чуя его, вопили, кружа в голодном разочаровании вокруг носа судна.
Мужчины и женщины наблюдали, как мы проходим по извилистому каналу, который изгибался между двумя внутренними островами. А потом мы заскользили по закрытым водам, отражавшим заходящее солнце и походившим на дрожащее золото.
Часовые были людьми Скирнира, но они не поплыли на рассвете со своим господином, а теперь увидели наши гордые щиты, развешанные на бортах «Сеолфервулфа», увидели белый труп, болтающийся на веревке, и ни один из них не бросил нам вызов.
На Зегге было меньше народу, чем на внешних островах, потому что именно с Зегге отплыли две побежденные команды, и именно там жило большинство убитых, раненых или оставшихся на мели людей.