Гоша Каджи и Венец Гекаты
Шрифт:
А парнишка, совершенно сбитый с толку, и не собирался никуда вламываться. Он лишь стоял, хлопал ресницами и чувствовал, как внутри в груди непонимание постепенно гаснет, а на смену ему вспенивается вскипевшее на нем мутное варево из смеси обиды, ярости и ненависти. Даже в глазах помутилось, и окружающий мир подернулся зыбкой пеленой, теряя четкость очертаний. Непрошенные слезы навернулись сами собой, но так и остались внутри. Горло сдавило ядовито-жгучим спазмом. И Каджи рванул к выходу, не особо понимая, куда, зачем и почему.
— Врет ведь, гад! — искренне возмутился Инхель, когда Гоша поравнялся с ним. — Метлы дорогие, их мало кто покупает. Да там весь склад
— Спасибо, Гудэй, ты настоящий друг, — парнишка по достоинству оценил поступок Инхеля, но от этого несправедливость почувствовалась еще острее, полоснув бритвой по самолюбию. А жалость к самому себе перешла все мыслимые границы. — Только не нужно. Ты же сам о ней столько мечтал. Оставь себе. Я обойдусь или придумаю что-нибудь. Пока, я побежал, а то меня там друзья ждут, — соврал он, и торопливо выскочил за дверь, жалобно звякнувшую колокольчиком.
— Здравствуй, Гоша! — раздался рядом тоненький голосок Ли Ин Ивановой, сокурсницы с Эйсбриза, нисколько за лето не изменившейся, так и оставшись маленькой, вертлявой и улыбчивой, которую Каджи едва не сшиб с ног, выскочив пулей из магазина. — Как дела?
Парнишка непонимающе зыркнул на нее, мол, ты кто такая? Девчонка даже голову в плечи втянула, став еще мельче. И ничего не ответив на приветствие, он полетел дальше, не разбирая дороги. Прохожие только успевали в стороны уворачиваться, вовсе не желая столкновения с безрассудным мальчишкой.
В голове у Каджи стоял гул, словно в колоколе, которым развлекается неумелый или шибко поддатый звонарь. Мелодии никакой, зато шума столько, что и за много верст в соседней деревушке отчетливо слыхать. Марево перед глазами колыхалось все сильнее, и попадающие в поле зрения прохожие, неожиданно возникающие на пути, виделись неясными размытыми пятнами, будто промокшие акварельные рисунки. Наверняка такому восприятию способствовали слезы, перекатывающиеся в глазах буйными штормовыми волнами в такт его стремительному движению. А все без исключения чувства переплелись в один громадный гордиев узел злости, поджидая удобный момент, чтобы выплеснуться наружу. И тогда не поздоровится попавшему под их извержение.
Спустя десять минут безумной гонки, парнишка выскочил с проспекта на Привокзальную площадь…И со всего размаху навернулся, растянувшись на истоптанном пыльном булыжнике мостовой. Локти, которые он в последний момент успел выставить перед собой, спасли лицо и очки от неприятных последствий падения, но сами нестерпимо ныли и полыхали адским пламенем. Да и ногам не меньше досталось.
— Троглодитовы коленки, Биг! — раздался сверху ехидный и насмешливый голосок с ненавистной протяжной гнусавостью. — Ты и впрямь неуклюжий слонопотам! Ну, вот скажи мне на милость, как ты умудрился такую знаменитую личность в грязь лицом уронить? Да как ты вообще посмел совершить такой злодейский поступок?!
А чего тут умудряться-то? Дурное дело — не хитрое. Вытянул ногу чуть вперед, и вот Каджи уже носом как пылесос работает. Только ведь зря и за бесплатно. И даже спасибо никто из прохожих не скажет, не смотря на все парнишкины старания.
— Чего застыл истуканом, балбес! — продолжал изгаляться Чпок, от души забавляясь происходящим. — Ты ронял — тебе и поднимать. Да шевелись ты, увалень! Помоги нашему спасителю на ноги встать. Не видишь что ли, ослаб он совсем в нелегкой борьбе с Тем-Кто-Придет, сил на нее не жалеет, бедняга. Ну, какой же ты все-таки тупой, Дурмаш! Да не за ноги нужно брать, таким образом ты его только на голову поставить сможешь, а Каджи и так на нее больной дальше некуда. Подмышки хватай, дубина! Вот, другое дело, — неискренне обрадовался Гордий, когда Гошу перестали месить на мостовой как тесто под видом неотложной помощи сокурснику.
Биг и на самом деле ухватил парнишку подмышки и, рывком подняв, почти бережно поставил на ноги. Хотя Каджи и сам вполне мог бы встать, только вот ему такой возможности не предоставили, всячески подольше удерживая в лежачем положении, чтобы как можно большее число людей смогло запечатлеть сей воистину знаменательный момент в памяти. Чпок старался изо всех сил, чтоб прохожим было о чем внукам на старости лет рассказать.
А Дурмаш даже ни разу не улыбнулся, только натужно сопел носом. И взгляд его оказался чуточку извиняющимся, будто он вовсе не рад случившемуся с Гошей. Вполне возможно, что и подножку не он, а сам Гордий подставил, свалив вину на всякий случай на своего прихлебателя. Странно только, что с ними тщедушного Ривера Дипа не было. Обычно он тоже около Чпока увивается, словно мотылек вокруг настольной лампы.
А уж Гордий зато как озабоченно, но радостно скалился, оживленно нарезая круги рядом с парнишкой и периодически заглядывая ему в глаза. В его показной суетливости присутствовало столько восторга взахлеб, точно он уже сдал экстерном экзамены за этот учебный год, и теперь едет в школу на приятный и заслуженный отдых, с друзьями пообщаться и развлечься на досуге.
— Не ушибся? Как же ты так неосторожно, а? Ай-яй-яй, — Чпок поцокал языком, сокрушенно покачал головой и, забежав уже с другого бока, продолжил причитать. — Надо же, всю одежду перемазал, как поросенок. Давай-ка я тебя отряхну немножко. Ах, Гоша, ох, Каджи, так ведь и до беды недалеко. А если б ты ручку сломал или, загрызи меня минотавр, шею? Кто нас тогда защитит происков злых сил? Ведь пропадем мы без тебя, как пить дать, пропадем. Без твоей защиты, нам всем цена: полшиша — вязанка…
Продолжая тараторить все возрастающую по абсурдности чепуху, Гордий брезгливо сморщился, но все же шаркнул ладонью по спине парнишки, хотя именно она-то и не измазалась. Шаркнул хорошо, от души, Гошу от неожиданно острой боли, — будто осиный рой разом атаковал сзади, нещадно жаля, — даже дугой выгнуло. Но зато мутная пелена, застилавшая глаза, мгновенно улетучилась. В голове прояснилось, мысли упорядочились, а клокотавшие злостью чувства, откипев свое, застыли холодцом.
— Ой, извини, забыл рукавичку снять, — прохихикал вражина. — Я тут как раз Бигу показывал, что мне отец купил сегодня. Прикольная штука, ежовые рукавицы называется, я раньше таких вещичек не встречал…
«Любят тебя в этом мире, Гоша, ой как любят, прям слов нет, одни слюни остались! — во весь голос заржал тот, что опять проснулся, но, зная парнишкины желания, он немедленно стал предельно серьезным. — А ты его не трожь! Не вздумай даже! Пусть живет пока».
— Ты, Гордий, больше не смей ко мне свои корявые ручонки протягивать, иначе протянешь ноги. Это я тебе обещаю! — Каджи произнес фразу спокойным будничным тоном, но настолько выразительно посмотрел в мгновенно расширившиеся зрачки вражины, что у Чпока его нагловатая улыбочка немедленно сползла с лица. А парнишка перевел взгляд на переминающегося с ноги на ногу увальня. — Спасибо, Дурмаш, что помог подняться. Когда-нибудь сочтемся.