Господа Магильеры
Шрифт:
– У вас, - машинально сказал Клаус.
– Что?
– У вас есть власть – ты это хотел сказать.
– Да. У нас. У нас есть политические партии и газеты. Чиновники и судьи. Есть старые боевые товарищи, вроде нас с тобой. Они не хотят прятаться по норам. Они лишь выжидают.
Клаус кисло улыбнулся.
– Чего? Восстановления Ордена Штейнмейстеров? Возвращения права носить красивую синюю форму?
– Не Ордена. Пора выбросить старые игрушки на помойку. Орден – архаизм, глупость… Магильеры объединяются друг с другом. Пламя с водой, камень с воздухом.
– Объединяются, чтобы дорваться до власти? Я верно понял?
– Не просто дорваться, - терпеливо поправил Манфред, - Чтобы взять власть, как опасную вещь, как снаряд с неисправным взрывателем, и хранить ее от дураков вроде нынешних. От всех этих безумных социалистов и напыщенных аристократических дураков. И те и другие оказались вредоносными организмами, уничтожающими Германию. Больше никаких социальных фокусов. Нам нужны надежные, проверенные люди. Которые в полной мере хлебнули фландрийской грязи. И не хотят быть больше оружием тех самых дураков и подлецов.
– А хотят быть теми, кто указывает, куда стрелять? – Клаус улыбнулся, но зубы сами собой заскрипели, точно камни, притиснутые друг к другу близящимся обвалом, - И я, значит, из таких людей?
– Да. По крайней мере, мне хочется в это верить. Берлин, Клаус! Поехали со мной в Берлин. Ты найдешь там свое место. Ты не хотел быть оружием, теперь ты будешь самим стрелком. Мундира тебе больше носить не придется. К черту галуны и медали. Хватит и обычного костюма. Ну?
Клаус несколько секунд стоял без движения, позволив гудящим рукам повиснуть вдоль туловища. Мыслей не было, только влажная глинистая каша, чавкающая в черепе
– Манфред.
– Что? – внимательные серые камни выжидающе прищурились
– Убирайся отсюда. Проваливай с моей земли и от моего дома. Я не знал, что война так изменила тебя. Что она сделала тебя подлецом. Убирайся, слышишь? Если я еще раз увижу тебя поблизости, клянусь, я проломлю тебе голову…
Голос Манфреда перехватило от злости. Эту злость Клаус знал, научился узнавать, как фронтовик учится разбирать в утробном грохоте канонады шрапнельный свист. Это была опасная злость, злость человека в мундире штейнмейстера, а не в сером костюме. И она вот-вот готова была загрохотать, вырвавшись наружу смертоносным камнепадом.
– Сопляк! – выдохнул Манфред, желваки под кожей надулись и опали, глаза сверкнули, - Ах ты, жалкий слабовольный трус! Значит, будешь сидеть здесь, спрятавшись от всего, как отведавший ремня мальчишка? Будешь строить свой проклятый воздушный замок? Тешится своей беспомощностью, когда страна нуждается в тебе? Твой дар принадлежит Германии, а ты вознамерился похоронить его в земле?
– Да, - кратко сказал Клаус, чувствуя спиной прохладу каменной стены, возведенной человеческими, его собственными, руками.
– Ты труслив, - сказал бывший обер-штейнмейстер с искренним презрением, - Ты боишься быть оружием и боишься брать в руки оружие. Вместо этого ты прячешься в земляной норе и пытаешься себя уверить в том, что именно это и есть доблесть. Твой
Клаус понял, что сейчас произойдет, лишь тогда, когда раздался едва слышимый треск ткани. Манфред поднял предплечья и выгнул спину, не обращая внимания на расползающиеся швы своего пиджака. Клаус обмер.
– Нет! – крикнул он, - Не вздумай!..
Пальцы штейнмейстера шевельнулись совсем незначительно, но это скупое движение отозвалось в окружающем их мире. Сразу три или четыре булыжника, из тех, что Клаус отложил как безнадежно испорченные, взмыли в воздух и закачались, как деревяшки на поверхности волнующейся воды. Клаус чувствовал невидимые нити, к которым эти булыжники были присоединены. Вибрирующие от волн проходящей по ним энергии.
– Манфред!..
Булыжники устремились вперед. Не в Клауса, а в стену недостроенного дома за его стеной. Захрустел камень, стены зашатались. Каменная пыль хлынула волнами из оконных проемов, застелилась мягко по земле. От чудовищного удара, которым можно было уничтожить блиндаж, дом застонал, одна из стен осела.
– Вот тебе! – рявкнул Манфред, сжимая и разжимая огромные кулаки, - Вот тебе твои проклятые иллюзии! Твоя трусость! Твоя награда!
Новые камни взлетели в воздух. Большие и маленькие, они двигались на невидимых струнах, издавая грозный рокот, когда задевали друг друга. Неисчислимое множество разрушительных снарядов. Послушная и податливая материя, которой так просто манипулировать.
Клаус видел, как стена дома, возведенная им с таким трудом, качается. Одновременное попадание сразу нескольких камней сделало ее неустойчивой. С грохотом в ней возникали все новые и новые отверстия, монолитная прежде кладка уже щерилась десятками неровных дыр. Один из снарядов с хрустом вырвал кусок угла и закрутился по земле. Другой ударил в незаконченный оконный проем, от которого тотчас поползла жирная извилистая трещина.
На глазах Клауса его дом умирал.
От него отлетали камни и целые куски кладки. Ровные стены уродовались, оползали, ссыпались вниз каскадами крошева и пыли. Хруст, лязг и скрежет – симфония камня. Клаус кричал, но сам не знал, что. Глаза запорошило каменной пылью, она же хрустела на зубах. Манфред подхватывал с земли все новые и новые камни. Он бомбардировал дом с неистовой яростью, словно это был английский бункер. Он бил во всю силу, и силы этой было достаточно, чтоб земля под домом гудела и тряслась, как во время землетрясения.
Клаус потянулся к груде бесформенных обломков. И не сразу понял, что потянулся не рукой, а взглядом. В каждом камне спит зерно, которое можно разбудить. Надо лишь, чтоб человек был к этому готов. Клаус представил, как булыжник, к которому он потянулся невидимыми пальцами, мягко поднимается в воздух. Как он короткой белесой молнией мелькает в воздухе – и бьет Манфреда в висок. Как лопается с яичным треском череп, как летят в сторону зубы и сизые комки мозга. Как обезглавленное тело в хорошем костюме, нелепо расставив ноги, медленно валится в клубы пыли, не боясь запачкать дорогую ткань…