Господа офицеры! Книга 2

Шемякин Сергей Анатольевич

Когда вышли на дорогу, оказались в арьергарде. Армия уже ушла вперёд. Настроение было хорошим. Дали большевичкам прикурить! Шли весь день, к вечеру дошли до каких-то хуторов, где полку дали передохнуть. Жители хутора бросили, очевидно испугавшись. По запаху обнаружили в трубах печей колбасы и копчения. Народ видно запасался к Пасхе. Естественно, всё изъяли. Нет хозяев, значит стоят за большевиков. Заплатить тоже некому.

Утром пошли дальше, пройдя тридцать пять вёрст, вышли к немецкой колонии Гначбау. Земля и дороги подсохли идти было достаточно комфортно, но длинный марш окончательно вымотал людей и лошадей. Колония отличалась от станиц правильной планировкой и черепичными крышами. Ночью похолодало и ночевать на земле — значит застудиться.

Ну да тех, кто помнил Ново-Дмитриевку, когда шли в ледяных шинелях, такой погодой не запугаешь. Градусов пять тепла ночью всё же было. Полк, пришедший последним, разместился на юго-восточной окраине, прикрывая отдых армии со стороны Екатеринодара.

В обозе царило уныние. Шестьдесят четыре тяжелораненых оставили в Елизаветинской. Везти их было нельзя, умерли бы в дороге. Никто не сомневался, что красные их убьют. После известия, что погиб генерал Корнилов, многие, неподвижно лежащие в повозках, от безысходности застрелились. В Гначбау привезли почти сотню тел раненых, умерших в телегах за два дня пути.

С утра генерал Марков начал переформировывать обоз. Его было необходимо сократить. Раненых укладывали по семь человек на телегу, всё лишнее безжалостно выбрасывали, на каждую сотню бойцов оставляли по две повозки с боеприпасами, пулемётами, продовольствием и оружием. Артиллерию, для которой осталось сорок снарядов, безжалостно уничтожали. Из десяти орудий должно было остаться пять. Лишних людей сводили в Артиллерийскую роту. Офицерский полк тоже реформировали, юнкерские роты свели в одну пятую. Остальные оставили, как есть. Хотя от второй роты остался всего взвод— сорок человек.

Пробуждение было тяжелым. Петр, спавший с двумя десятками офицеров на сеновале, еле встал. Тело всё закоченело. Быстро развели костёр, поставили чайник. Это здорово влить в себя кружку горячего кипятка. Згривец послал пару офицеров в лавку, но у немцев в колонии уже скупили всё. В лавке из съестного ничего не было. Посланные купили где-то полмешка муки, и офицеры быстро навели теста и на лопате, держа её над пламенем костра, начали печь оладьи. Пётр отрезал всем по тонкому кусочку сала. Згривец приказал сделать для раненых по бутерброду и отнести в обоз. Взвод уменьшился на половину. Двенадцать человек убито, восемь ранено. Вот для раненых и сделали восемь бутербродов и отправили навестить друзей. Две лепешки, а между ними тонкий кусочек мяса или сала. Неизвестно кормили ли раненых за прошедшее время или нет. Армия два дня шла без остановок. Пётр, отправляя Озереева, велел передать Юриксону и кусочек порезанного окорока, завёрнутого в чистую портянку и бинт, найденный у красноармейца. Передал и лишний наган. Наверняка, пока выносили и грузили по телегам, поручик мог остаться без оружия. Ранение у него было не смертельное — в ногу, но ходить поручик не мог. Отдал в подарок и большой дефицит, взятый из дома — книжку на французском, для подтирания, на самокрутки и почитать, если получится. Всё-таки вместе дрались больше месяца и стояли плечо к плечу не в одном бою. Дали бы и табака, но ни Аженов, ни Озереев не курили, а вот Юриксон смолил изрядно.

"Надо будет в следующем бою у большевиков кисет присмотреть, — подумал Пётр, — и еды побольше набрать".

Часов в десять началась неспешная стрельба, красные подошли со стороны Андреевской. Конница их отогнала и часть порубила. В обед подошел ещё один отряд красных со стороны Нововеличковской. Офицерский полк выдвинули навстречу. Офицеры залегли и ждали. Патронов было мало и постреливали лишь изредка. Аженов тоже истратил две штуки, выпустив их на дистанции триста шагов, чего обычно никогда не делал, считая себя неважным стрелком. Но большевичка, который махал маузером, со второго выстрела свалить удалось.

Красные подтянули артиллерию и начали бить по позициям Офицерского полка и по немецкой колонии. Благо, что большевики находились в низине и били наугад. Но практически любой снаряд в забитых обозом улочках находил цель.

Красные пошли вперёд,

офицеры сделали перебежку навстречу и опять залегли. Все ждали, когда враг подойдёт поближе и можно будет одним рывком сблизиться и ударить в штыки. Подошла четвёртая рота, охранявшая штаб, притащила два пулемёта, установив их на флангах. Пулемёты не стреляли, ожидая, когда большевики встанут во весь рост. Красные тоже лежали и не решались атаковать.

Противник неожиданно вскочил и начал отходить. Застрочили пулемёты — дистанция была хорошая, вслед успели по ростовым фигурам дать два залпа из винтовок. Несколько десятков большевиков положили.

От артиллерии пострадали и офицеры: двое убитых и с десяток раненых.

Начало темнеть. Большевики успокоились. Даже перестала стрелять артиллерия. Видно с утра ждут подкреплений.

Деникин решил двигаться на Медведовскую и там перейти железную дорогу. Для перехода обоза нужен был переезд. Частям никто направление движения не объявлял. Марковская бригада шла впереди, потом лазарет, обоз, чехословацкий батальон, прикрывает 2-я бригада. Конница должна была нанести отвлекающий удар севернее Медведовской.

Уже в сумерках начали вытягивать обоз. Дело это медленное, попробуй построй смешанные среди домов и улиц телеги в колонну нужным образом. Красные заметив движение и вытягивание обоза опять ударили артиллерией. Но в сумерках попасть трудно, разрывов не видно, дистанция смазывается. Обоз вытягивали на север, чтобы потом, ночью, повернуть на восток.

На кладбище оставляли свежие могилы умерших раненых и погибших, где похоронен генерал Корнилов и полковник Нежинцев никто не знал. Полк снял охранение построился и начал выходить в голову обоза. Там был Марков, коротко довёл: — Идём в станицу Медведовскую.

Небольшой дождь закончился, вымокнуть не успели. Начался привычный ночной марш, единственное запретили курить и разговаривать.

За 1-й бригадой двигался генерал Деникин со штабом, затем обоз. К первой бригаде добавлена Артиллерийская рота, в 1-й батарее осталось две пушки.

До железной дороги от немецкой колонии — восемнадцать вёрст. Очень опасное место. Железная дорога связывала Екатеринодар и Тихорецкую. Все станции нашпигованы отрядами красных, сидящих в эшелонах и ждущих команды. Прикрывают участок два бронепоезда. Перейдя дорогу, можно уйти в Ставропольские степи, а при желании и в горные районы Кавказа. В отсутствии значительных сил конницы, армию очень тяжело догнать и окружить.

Пётр шагал как все, изредка задрёмывая на ходу, под монотонное шарканье ног, и тут же просыпаясь, как только колонна останавливалась.

В будке у переезда двое. Оба тут же захвачены конвоем. Железнодорожная станция в двух верстах. Медведовская тоже в двух верстах, с другой стороны. Армия должна пройти между ними.

— Кто на станции? — спросил генерал у арестованных железнодорожников.

— Два эшелона красногвардейцев и бронепоезд, — последовал ответ.

Тут же последовал звонок телефона, Марков снял не замедлил взять трубку, висевшую на стене:

— Как там у вас, кадеты не появились?

— Пока нет, всё тихо, — ответил генерал.

— Отправляем к вам бронепоезд.

— Спасибо, товарищи. С бронепоездом будет спокойнее.

Генерал тут же начал сыпать приказами. Выкатить оба орудия, перегородить шпалами рельсы, отправить команду на конях в направлении Екатеринодара для подрыва путей, выставить два заслона в направлении станции и станицы, собрать силы для атаки бронепоезда, перерезать связь и телеграф от станции.

Офицерский полк подошел на двести метров к железной дороге и развернулся в цепь. Приказано было без команды не стрелять. Через десять минут к переезду подошел бронепоезд, высветив генерала Маркова в его белой папахе. Генерал снял папаху и начал махать, поезд остановился, и Марков пошёл к паровозу. Подойдя ближе и что-то громко говоря, из далека было не разобрать, генерал натянул папаху, бросил в паровозную будку гранату и бросился бежать вдоль рельсов крича: