Господи, подари нам завтра!
Шрифт:
Они – грамотные! Веришь – за весь вечер не с кем словом перемолвиться.
– Слушай, Фаня! – перебивает её Геня. – Ну что ты лезешь в бутылку? Они такие, какие есть. Их уже не переделаешь. Тебе скучно? Так пригласи к себе на квартиру клезмер (оркестр) или хор казаков.
Она начинает смеяться мелким рассыпчатым смехом. Тело её трясётся, колышется, рвётся на волю из узкого платья, но, заметив грозный взгляд невестки, она тотчас умолкает.
– Смешочки тебе? – Фаня грозно сдвигает подведённые брови.
– Подожди, – Геня ласково наклоняется к ней, – не кипятись.
У
Правда, играет на скрипке. Единственный сын. Его родители имеют отдельную квартиру на бульваре. Он уже таки да, не молодой.
Но для Муси это пара, в добрый час.
– Квартира? Нам чужая квартира не нужна! Я дочку в приймачки не отдам! У неё есть своя комната. Вовчик не хвор жить и в проходной. А я всё равно весь день на кухне толкусь.
В Фане внезапно вспыхивает надежда. Она видит себя у плиты.
В большой кастрюле тихо кипит куриный бульон с фрикадельками. Ведь накормить надо, невроку, пять человек: трое взрослых и, главное, двоих маленьких. Вот они сидят за столом – мальчик и девочка. Её внуки – кудрявые, большеглазые. Одним словом – вылитые Вольфсоны. Что ни говори, а красотой эту семейку Б-г не обидел. Другое дело умом.
– Слышишь! – Геня дёргает её за руку.
Фаня вздрагивает: «Б-же мой! О чём ты мечтаешь? Ты же знаешь, это счастье не для тебя!»
– А тётя? Знаешь, где живёт родная тётя этого человека? – Чёрный глаз Гени таинственно подмигивает, и она кивает куда-то вдаль, словно намекая на ту часть света, где обретается тётка.
– Нам это ни к чему, – мгновенно вспыхивает Фаня. – Ты, видно, забыла о своём братце? Ему тут всё нравится. Ему тут мёдом намазано. «У меня здесь всё своё, – говорит он, – стол, стул, чайник. Я здесь родился, я здесь умру». Он же почётный железнодорожник – большое цебе. Ему два раза в год дают ветеранский паёк: дохлую курицу и килограмм пшена. Как ты думаешь, что будет делать без него эта власть? Кому она еще сможет всучить свою протухшую жар-птицу?
– Да, да, да, – согласно кивает Геня. А где-то внутри, у самого горла, подкатывают опасные слова. Наконец она решается: – Слушай, сюда, Фаня! Я про этого человека. У него есть одно «но».
Её взгляд начинает смущенно ускользать, и Фаня тотчас настораживается:
– Что же это за «но»? Пьёт, играет в карты или, не про нас будь сказано, припадочный?
– Побойся Б-га, Фаня, что ты говоришь? Типун тебе на язык.
Врагу своему такого не пожелаю, не то что родной племяннице.
Ничего страшного. Ты только не волнуйся. Но он уже был женат.
– Где же его жена, если это не секрет? – Скрипучий голос Фани становится мягким и нежным.
«Ах, что будет, что сейчас будет? Кругом же люди! – думает Геня.
– А это не женщина, это – тайфун, цунами. От неё всего можно ожидать. – Она спрашивает у себя: – Какая сила тебя толкает, Геня?
Откуда берётся смелость? Почему тебе нужно больше всех? Вовчик, Вовчик, головой об стенку готова биться твоя сестра, только чтоб тебе было хорошо».
– Бросила его жена. Бросила его, бросила грудного ребёнка и уехала в Москву с каким – то артистом. Он уже пять лет один растит мальчика.
«Чтоб тебя черти бросали сто раз в день, – думает Фаня, – если бы не люди, я бы тебе показала и артистку, и скрипку, и твоего красавца».
– Ну спасибо тебе, Геня, за такое сватовство. У нас пока еще не горит. Крыша на голову не падает. И спешить некуда. Ждали столько лет, подождём ещё. Надевать себе петлю на шею нам не к спеху. Будь здорова! – говорит она, вырывая свою пуговицу из цепкой руки золовки.
Решительно подхватывает корзину. Но что может остановить теперь Геню, когда она наконец решилась? Нет такой силы на свете!
Быстрым движением бросившись вперёд, она вновь хватает Фаню за пуговицу.
– Нет, Фаня, постой! Ты говоришь, некуда спешить? Конечно, некуда. Где сорок, там и пятьдесят. Где ей теперь взять холостяка?
Где, я тебя спрашиваю? Если у тебя есть – покажи мне его. Люди плюют на все эти забобоны и женятся, и живут, и ещё как живут! Ты же умная женщина. Ты же смотришь телевизор. Почему Ира Форсайт могла выйти замуж за вдовца, а Мусенька не может? Если эта артистка от него убежала, так это всё равно что она умерла. Фаня, не бери грех на душу! Не бери. Мы все не вечные. Останется девочка одна как пень, хорошо ей будет? Куда она пойдёт? К кому? А не дай Б-г заболеет, кто ей подаст стакан воды? Может быть, это её счастье, Фаня, откуда ты знаешь? Тем более что Вовчик не против. И девочка тоже.
Геня чувствует, что сболтнула в запале лишнее, и на миг замирает. Но слово – не воробей.
– Значит, вы уже всё решили без меня? Что же ты здесь фиглимигли разводишь? Делайте что хотите и как хотите. Моя покойная мама была права, когда говорила мне перед свадьбой: «Фейга, птичка моя, одумайся! Ты идёшь в сумасшедший дом!» Лицо Гени багровеет от ярости. «Это мы сумасшедший дом? Что ж ты так ухватилась за этого растяпу Вовчика? Сидела и ждала бы принца на белом коне. Можно подумать, что от женихов у тебя двери не закрывались. Скажи спасибо, что хоть этого дуралея женила на себе». Но затеять скандал здесь, на людях, где тебя все знают?
Нет! Фаня этого не дождётся. И, взяв себя в руки, Геня холодно бросает:
– В общем так, человек придёт к вам в субботу на обед. Ничего не готовь особенное, просто обед.
Но разве родился тот, кто может командовать Фаней?
– Знаешь, Геня, ты со своим братом, конечно, можешь выдавать мою дочь за многоженца. Но как принимать людей – я знаю не хуже тебя.
И, круто повернувшись, Фаня помчалась в сторону мясных рядов.
«Ах язва! Ах сумасшедшая женщина! И как это бедный Вовчик её терпит столько лет! – Геня долго смотрит вслед невестке. – Была худой как спичка, такой и осталась. Злость её сжирает. – И, покачав головой, не спеша плывёт к трамвайной остановке. – По правде говоря, вышло не совсем удачно, – думает она, – но худо-бедно я её подготовила. Вовчик и Мусенька мне еще спасибо должны сказать.