Господин Малоссен

Пеннак Даниэль

– Мой зять… – произнес он таким тоном, будто до сих пор сомневался в правильности выбора своей дочери.

Он отставляет чашку. Он зажигает свет. Он смотрит прямо на меня.

– Его зовут Лежандр [18] , господин Малоссен! Сами понимаете, каковы ваши шансы, попадись вы ему в руки.

Непонятно почему, но от этой тавтологии у меня и правда кровь стынет в жилах. И я, в панике, зачем-то начинаю защищаться:

– Но чем же эти истории с каким-то Ла-Эрсом или Сенклером помогут карьере вашего зятя! Я ведь их даже не убил! Такие пустяки…

18

Игра слов: Лежандр (le gendre) –

зять (фр.).

Он прерывает меня голосом и жестом:

– Можете не сомневаться, мой мальчик, вам всё припомнят, абсолютно всё !

Пауза. Потом он продолжает, с сожалением в голосе:

– К тому же вы правы. Речь не о том.

И, выждав еще немного, говорит:

– Теперь слушайте внимательно.

Я слушаю.

– Я предвижу чудовищное дело, которое поднимет много шума, и вы станете его эпицентром. Вы окажетесь замешанным в это совершенно случайно, как обычно. Но теперь меня не будет рядом, чтобы доказать вашу невиновность. Не протестуйте, я вас знаю, это в каком-то смысле неизбежно.

Он сам себя прерывает, переходя на другое:

– Я предпочел бы, чтобы вы пришли сегодня с мадемуазель Коррансон.

– Я тоже.

Я тоже предпочел бы прийти сюда с Жюли…

Но кому интересны наши предпочтения?

Он глубоко вздыхает. Пора.

– Бенжамен…

Да. «Бенжамен». Он назвал меня по имени! И вдруг начинает умолять меня, будто мы с ним у порога Вечности.

– Я сейчас сообщу вам новость, которая вас потрясет. И тем не менее вы должны обещать, что не потеряете голову. Пусть этим полиция занимается. Иначе…

Он опять замолкает. Вспышка света. В кабинете светло как днем. Перегнувшись через стол, он всем своим торсом повисает надо мной.

– Обещайте же, господи!

Я мямлю что-то нечленораздельное, что, должно быть, похоже на обещание, так как он все же вновь медленно садится в ослепительном свете лампы.

***

О н. Я знаю, что Жюли отправилась в клинику.

Я. …

О н. И я знаю зачем.

Я. …

Он. Я знаю и еще кое-что.

Я. …

Он. …

Я. …

Он. Вы получили это письмо?

***

Он сует мне под нос листок, и в глаза мне бросаются дрожащие пружинки бегущих строк.

Я счел, что лучше было хранить при себе мои опасения… они, к сожалению, подтвердились…

Да, мы получили это письмо.

…ваш случай столь редкий…

Письмо Маттиаса к Жюли.

…прервать беременность в течение следующей недели.

Слово в слово.

Я понимаю бесполезность всех слов утешения, но…

– Откуда у вас копия этого письма?

– Это не копия, господин Малоссен.

Он ищет нужные слова.

– Маттиас Френкель разослал одиннадцать таких писем, совершенно одинаковых, одиннадцати своим последним пациенткам! Все отправлены из Вены. В один день.

Может быть, я не должен был так долго томить вас пустой надеждой…

– Бенжамен, речь идет не об аборте, не о хирургическом вмешательстве. Френкель решил извести детей всех своих последних пациенток. Методично. Подложные результаты анализов. Поддельные эхографии. При этом вполне здоровые зародыши. Сегодня утром мне доставили подтверждение.

– …

– А эти женщины так ему доверяли… Ни одна из них и секунды не сомневалась… Хирурги прооперировали с чистой совестью. Аборты сделали уже семерым.

– В том числе и Жюли?

– К несчастью, да. Я позвонил в клинику, когда Карегга сказал мне, что вы пришли один. Профессор Бертольд уже сделал операцию.

***

Остальное он прокричал уже в коридоре. Я не все расслышал. Он приказывал мне вернуться, не вмешиваться. «Вы обещали!» «Вы обещали!» Будущее – это невыполненные обещания, господин комиссар, последний депутат и лучший друг вам это подтвердят!

Я промчался по коридорам и скатился с лестницы, встречные полицейские отскакивали, прижимаясь к стенам, чьи-то папки взлетали и падали на пол, головы высовывались, глядя мне вслед, двери Дома на набережной не успели захлопнуться за мной, а я уже летел через Сену. Держите его, хватайте, бейте

Малоссена, он все равно бежит. Он мог бы взять такси, нырнуть в подземку, зацепиться за хвост взлетающего самолета, но нет, он бежит! Под его ногами приходит в движение каток тротуара, плавится асфальт, над его головой проходят стройными рядами балконы. Прохожие пока обернутся – уже теряют его из виду, каштаны частоколом проносятся мимо… он бежит, наш Малоссен, он бежит напрямик, срезая где только можно и прыгая как можно выше, собаки успевают почуять лишь запах проскочившего над ними Малоссена, полицейские не замечают, как он пролетает перекрестки; он шпарит на одном дыхании, оставляя за собой шлейф окриков и сигнальных гудков, визг шин и трели свистков, вспорхнувших голубей и шарахающихся кошек, вздыбивших спину дугой; Малоссен бежит, и вряд ли кто мог бы бежать быстрее и так вертеть ногами Землю, если только не другой Малоссен, другое несчастье в движении, и, в конечном счете, их должно быть немало, этих заведенных горем моторчиков, если судить по вращению Земли, ибо она, наша планета, вертится под ногами бегущего, чем еще объяснить ее движение… только такие мысли и кружат волчками в голове человека, который бежит по поверхности шара; он бежит по этому крутящемуся барабану, пригвожденный к одному месту, к одной возвращающейся мысли, отправляемой обратно, к истокам, каждым шагом, приближающим его к заветной цели, потому что на самом деле Малоссен… да, возьмем, к примеру, Малоссена, который только что достиг Севастопольского бульвара и одним махом взлетает по нему, держа курс на больницу Святого Людовика… да, возьмем, к примеру, Малоссена, возьмем меня! Разве я не бегу сейчас к началу этой истории? К тому моменту, когда, склонившись над столом Френкеля, я, с горящим взглядом, требовал, чтобы он объяснил свою точку зрения на высказывание святого Фомы? «Лучше родиться хворым и убогим, нежели не родиться вовсе, – это вы сказали тогда на конференции? Эти слова святого Фомы, я правильно расслышал?» – «Да, и это, к сожалению, именно то, что я думаю…» Тогда… тогда… тогда, как могло случиться, чтобы святой Фома обратился вдруг Иродом, убивающим невинных младенцев? Как это объяснить? И почему человек, который помог Жюли родиться, убивает ребенка самой Жюли? Подумать только, эта жизнь вырывается у нас руками Бертольда, которому я обязан собственным воскрешением! Бертольда, слова которого я слышу как сейчас: «Я дал вам вторую жизнь, Малоссен, теперь вы должны мне второго Малоссена, черт!» Беги, Малоссен, Земля круглая, и ответов нет, есть только живые существа, единственный ответ – это Жюли, только Жюли, Жюли в больнице, Жюли с пустым чревом, Жюли, которую надо отвезти домой; с каких это пор нам нужны ответы, когда мы торопимся к Жюли? Тот, кто спешит к любимой женщине, тоже заставляет мир вертеться!

26

– Что? Вы отпустили ее одну?

Каблуки Силистри стучали по коридору больницы.

– Она сказала, что сейчас вернется, Жозеф! Силистри мчал к операционной. Тамплиеры едва за ним поспевали. Они оправдывались как могли.

– Ты же знаешь Жервезу! Невозможно представить, чтобы она солгала!

– Вы отпустили ее, потеряли из виду.

– Мы думали, она пошла купить что-нибудь для Мондин.

– Она сказала: «Я сейчас»!

– Да. А вернулась на носилках.

Когда Силистри говорил таким низким хриплым голосом, все вокруг начинали пищать, как мышата.

– Жозеф, черт, мы же не знали, что она собирается выйти на улицу!

– Мы думали, она только спустится вниз, в киоск.

– Вы думали…

Силистри встал как вкопанный и припер обоих к стене, дрогнувшей каждым своим кирпичиком, до последнего этажа.

– Если она умрет…

Чей-то палец постучал по плечу Силистри.

– Если она умрет, оставьте их мне, инспектор, уж я их распишу, этих оболтусов.

Силистри не обернулся. Он знал, что этот палец принадлежит двухметровой каланче с голосом мальчика из церковного хора. Туссен по кличке Пескаторе. Самая заметная фигура в сутенерском окружении Жервезы. Еще одна разновидность ангела-хранителя. Разве что слегка потрепанного: шрамы, борсалино [19] , печатка на пальце. Юное поколение чтит непреходящие ценности.

19

Итальянская шляпа с широкими полями.