Господин следователь
Шрифт:
Что бы сделал следователь в моей реальности? Скорее всего, отправился бы в домоуправление, чтобы узнать — не прописан ли кто-нибудь в доме? Тот, кто кровно заинтересован в смерти Долгушинова. И поискал бы у нотариусов завещание старика. Как говорится — ищи, кому выгодно.
Я же решил начать с тутошнего ЗАГСА, чьи функции исполняет православная церковь.
Был в Благовещенском храме, заколебал там и настоятеля и дьячка, но они отыскали в Метрической книге запись о крещении Антипа Кузьмичева сына Двойнишникова, датированную седьмым декабря
В храме про убитого прихожанина тоже не могли ничего сказать. Раньше, вроде бы, службы исправно посещал, а нынче, по дряхлости, бывал редко, так что тут такого? Не он первый, не он последний старик, которому трудно стоять службу. А помер — так панихиду отслужим и похороним.
У нотариуса, что числился при нашем суде, никаких завещаний или духовных Двойнишникова не отыскалось. Да и нечасто мещане составляют завещания. Купцы и то редко. Так что, наследство покойного, если не отыщутся родственники, через год отойдет казне. И дом, и те деньги, что я сдал в казначейство на хранение. Если так, то я оправдал свое годовое жалованье.
В канцелярии уездного исправника, которая у нас одновременно и паспортная служба и отделение по налогам и сборам, получил справку о том, что в домовладении мещанина Двойнишникова, вдовца, имеется собственный дом с придомовым участком, за который он ежегодно выплачивает налог в размере пять рублей. Налоги выплачивает исправно, ни в чем предосудительном Двойнишников замечен не был, к суду не привлекался.
Коллежский асессор Абрютин — длинный и тощий, в белом мундире с медалями, подписывая нужную мне бумажку, спросил:
— Иван Александрович, что же вы сами ходите? Сделали бы запрос, я бы вам все с курьером прислал.
— Так волка ноги кормят, — пошутил я. — Бегаю, авось что-то и выбегаю. Убийство не раскрою, так хоть при деле. В кабинете-то просто так стыдно сидеть.
— Да, Иван Александрович, прошу прощения, вопрос у меня нескромный, — спросил вдруг Василий Яковлевич.
Нескромный вопрос? С чего вдруг?
— Спрашивайте, — разрешил я.
— Времени, конечно, немного прошло, но вдруг? А был ли какой-нибудь отклик на мое ходатайство? Я ж видел — бумаги из губернии за подписью исправляющего обязанности губернатора приходят…
Тонкий такой намек — а папенька уже успел расстараться для сыночка?
Я покачал головой:
— Отец считает, что не имеет морального права ходатайствовать о награждении своего сына. Дождется возвращения Его Высокопревосходительства, тот решит.
Не стал говорить, что папенька, хотя и гордится сыном, но его поведением очень недоволен.
— Жаль, — вздохнул Абрютин. Посмотрев мне в глаза, сказал: — Не обижайтесь, но если бы дело касалось не Егорушкина, то я, возможно, не стал бы писать ходатайство, испрашивать для вас награды. Фрол мне очень дорог.
Я припомнил медаль за русско-турецкую войну на груди у городового, еще разок глянул на медали, украшавшие мундир исправника.
— Вы с ним вместе воевали? — догадался я.
— Именно так, — кивнул исправник. — Нет, вы не подумайте — Егорушкин мне жизнь не спасал, мы вообще служили в разных полках. И я был тогда поручиком, а он ефрейтором. Здесь уже выяснилось, что оба на Шипке сидели. Но, понимаете ли, все равно, Фрол для меня…
Кажется, я понял. Я и всего-то в армии год отслужил, а тех парней, с которыми вместе был, до сих пор помню. Что уж говорить о тех, кто рядышком воевал, пусть и не вместе?
Еще мысленно усмехнулся. Ишь, из-за Егорушкина с меня в ресторане не слупили лишнюю двадцатку. А тут, оказывается, из-за него же и ходатайство написали.
— Егорушкин, парень хороший, вот только слишком порывистый, — похвалил я городового.
— Еще он по бабам ходок, — хмыкнул исправник. — Был бы он посерьезнее, я бы его уже на помощника пристава вывел. А там, глядишь, и в приставы бы поставил. С его медалями да послужным списком — прошел бы в коллежские регистраторы без экзамена. Ухтомский-то мне недавно сказал, что еще год отслужит, а там в отставку уйдет. И где я ему замену найду?
О, и тут, как у нас. То есть — как в кино про Анискина. Старый участковый-фронтовик собирается на пенсию, а равноценной замены нет.
— Попробуем уговорить Антона Евлампиевича, — пообещал я. — И вы поуговариваете и я попробую. Авось, за пару лет он Егорушкина натаскает. А тот, глядишь, станет посерьезнее, вот вам и пристав.
Я уже собрался попрощаться и выйти, но решил спросить совета у исправника.
— Василий Яковлевич, не подскажете — у кого бы мне про Долгушинова поспрашивать? Мещанин, свою мастерскую имел?
— А вы в архив городской управы заходили?
— В городской управе есть свой архив? — удивился я.
— Конечно. Там разные документы — запросы, ходатайства, справки и все такое со времен царя Гороха. Ну, если и не со времен Гороха, — усмехнулся исправник, — то со времен императрицы Екатерины Великой. Как только матушка приказала города уездные создавать, при них архивы и появились. Как же бюрократическим учреждениям без канцелярий? Сто с лишним лет документы копятся. Так что, как выйдете от меня, завернете за угол, там дверца маленькая.
Бородатенький канцелярист, которого правильнее именовать архивариусом, был одет в потертый сюртук, старую рубаху со шнурком, вместо галстука, глазенки прятал под кругленькими очечками с надтреснутым стеклышком.
— Так все-таки, Иван Александрович, что именно вас интересует?
— Михаил Артемович, — начал я объяснение, — вы ведь слышали о смерти Двойнишникова?
— Слышал-слышал, — закивал архивариус. — Город-то у нас небольшой, убийства нечасто случаются. Вон, за последнее время аж целых два, прежде-то и за год ничего не происходило.