Господин Великий Новгород (сборник)
Шрифт:
Она была без чувств.
– Надя! Надя! Опомнись! Что с тобой, Надя! Боже мой, никогда с ней этого не бывало!
Он приподнимал ее с дивана, тряс за плечи, но она не приходила в себя.
– Опомнись, милая, поцелуй меня.
Он целовал ее в закрытые губы.
Ах, я проклятый!..
– Прости мне... Забудь... Забудь...
– прошептала она, приходя в чувство.
– Я не сержусь на тебя...
– поцеловал он ее.
– Успокойся только, ради Бога. Я виноват тоже, сам виноват.
Он сел с ней рядом.
Она бросилась к нему на шею и снова зарыдала.
– Я люблю тебя еще больше жизни, больше всего на свете. Не могу жить без тебя...
– Ну, теперь и не расстанемся никогда. О прошлом поминать не будем. Оба мы делали глупости... Ну, успокойся...
Он гладил ее по голове.
Она плакала и смеялась одновременно.
– Ты любишь меня? Скажи, не разлюбил?..
– Я и сам не знаю, Надя!
– задумчиво ответил он.
– Иногда кажется, что очень люблю, а иногда, Бог знает, что со мною делается. Не хочу тебе лгать. Точно вдруг ненависть какая-то явится, а потом опять кажется, что люблю. Ты знаешь, я никогда не могу сам за себя отвечать. Сам себя иной раз не понимаю. Не могу с собой совладать. Одно только - не лгу никогда, а если увлекаюсь, то увлекаюсь искренне. Вот теперь кажется, что опять сильно, сильно тебя люблю и скажу опять по-прежнему: дорогая, ненаглядная моя...
Очень крепко поцеловал ее.
– Я виновата перед тобою, первый раз в жизни виновата, но это не повторится более, я дала себе слово не стеснять твою свободу. Буду довольствоваться тем, что есть. Не буду требовать того, что ты не можешь дать. Ты уже много до меня жил, а у меня ты первая привязанность. Оттого я тебя и сильней люблю. Счастлива тем, что опять с тобой. Все перенесу, как обещала прежде, помнишь в первый раз, и так же буду счастлива, только нужно все устроить, чтобы ты был опять покоен.
Она восторженно глядела на него.
– Кажется, что это невозможно!
– печально проговорил он.
– Нет, возможно!
– Невозможного ничего нет, если сумеешь сделать, а я люблю и сумею. Уж я придумала, не мешай только мне. Сейчас приедет Дюшар, я скажу, что ты просил ее сюда приехать.
– Нет!.. Этого нельзя...
– быстро возразил он.
– Сюда... к тебе... Я просил... Да что ты! Разве ловко мне?
– Да, сюда, ко мне и ловко. К тебе неловко, а ко мне в дом - это приличнее.
– Ну, и что же дальше?
– А то, что она все сделает...
Она улыбнулась.
– Она к тебе неравнодушна, - продолжала она.
– Не отпирайся... Я знаю... Мне нельзя сказать, что я, любя тебя, прошу - она тогда ничего не сделает, а ты скажешь, что для приличия только пригласил ее сюда с моего разрешения... Все будет сделано... Я оставлю вас вдвоем, и вы переговорите...
– Какая ты хитрая.
– Будешь хитрая, когда вся жизнь на волоске. Теперь я счастлива, счастлива... опять с тобой...
Она обняла его и поцеловала долгим поцелуем.
– Однако ты поправься, нехорошо, ты растрепана...
Она подошла к зеркалу и быстро привела в порядок свою прическу.
– Вот я и готова, - весело сказала она.
На лице ее не было никакого следа волнения.
– Быстрая перемена!
– улыбнулся он.
– Такая же быстрая перемена должна теперь совершиться и с тобой и не для меня, а для тебя самого, для твоего же счастья это необходимо. Делом, делом надо заниматься, дорогой мой! Все от этого зависит. Изменишься, и общество к тебе иначе отнесется. Ты послушай, что я буду говорить тебе...
– Опять меня исправлять, - шутя заметил он.
– Нет, избави меня Бог от этого. Я наверное знаю, что тогда бы ты меня окончательно разлюбил, именно за это и очень скоро. Я буду говорить только о тебе, ради твоего счастья. Ты должен понять одно, что любя, я не могу смотреть хладнокровно на твое нравственное падение. Для тебя хочу, чтобы тебя уважали, и не в силах выдерживать двусмысленных улыбок на твой счет. Я тебя люблю... Люблю со всеми твоими недостатками, пороками, таким, каков ты есть. Но другие должны уважать тебя, если ты хочешь ими управлять. Я хочу, чтобы уважали и преклонялись перед тобой, моим богом, моей слабостью... Если же это божество... эта слабость... оказываются безнравственны и низки... Что же я после этого, я, боготворящая тебя... Я должна тогда забыть честь и совесть и поступать во вред делу... От этого-то у меня такая ненависть и проснулась к тебе вчера. Я хочу любить в тебе мое лучшее "я", высшее существо против меня и окружающих нас людей, а вчера, какое было унижение! Где то обаяние и сила, которые меня преклонили и поработили перед тобой?
– Но пойми, что этой силы нет, - нетерпеливо перебил он ее восторженный бред.
– Неправда, она есть, - вскричала она с еще большим увлечением. Есть она. Ты только не хочешь отвыкнуть от дурных привычек. Ты такой способный, умный и добрый. Душа у тебя отличная, отзывчивая, я помню, сколько раз при мне ты помогал бедным. Если бы ты захотел только, то мог бы встать во главе какого угодно общества, не только у нас. А ты возишься Бог тебя знает с какой дрянью. Например, Шмель. Вчера ведь уличили его, что он подчищает отчеты. Конечно - так нельзя.
Она подошла к нему и взяла его обеими руками за голову.
– Ну, смотри на меня, ведь я любя тебя говорю... Неужели нельзя заняться делом серьезно, без легкомыслия... Вспомни, как мы сошлись с тобой, что говорили, на что надеялись! Как мы могли бы быть счастливы! Ведь у нее одна идея, одно общее дело, будем работать вместе в одну сторону. Если опять выберут, надо бросить прошлое легкомыслие, глядеть на жизнь серьезнее и тогда ты увидишь, что больше этого не случится, все будут уважать, любить тебя, как я люблю...
Он смотрел на нее, но уже скучающим взглядом.
Она этого не заметила.
В передней послышался звонок.
– Вот верно и она...
– сказала Надежда Александровна, быстро отскочила от него и поправясь еще раз у зеркала, пошла в залу навстречу приехавшей Дюшар.
Это приехала она и входила уже в залу под густой черной вуалью.
XVI. У актрисы
– Bonjoir, madame, - подала Нина Николаевна руку Крюковской, вошла в гостиную по ее приглашению и откинула вуаль.
– Ах! Вы, монсеньор, здесь?
– увидела она Бежецкого.
– Я думала, что я буду одна. Я так просила.