Господствующая высота

Нагибин Юрий Маркович

Кроме Стрелки, Никифору приходилось объезжать Маргаритку и Снежную королеву — довольно выносливых, но не слишком резвых лошадей: колхоз не мог выйти на бега с одним конем. С завистью поглядывал Никифор на Саньку, который чистил коней, засыпал кормушки, вывозил навоз и отправлялся спать в спокойном сознании выполненного долга. А Никифор и ночью не знал покоя: он прислушивался к себе, словно надеясь угадать приход долгожданного «чувства посыла», без которого он оставался тяжелым и неуклюжим наездником…

Но когда это неуловимое,

наконец, пришло к нему, Никифор даже не осознал в первый момент обретенного им богатства. Ему казалось, что причина не в нем, а в Стрелке: отчего в каждой пробежке стало возникать у него ощущение крылатости? И, выслушивая кретовское «молодцом!», с удивлением думал: «За что это он меня хвалит?»

Когда безотчетное, вошедшее в Никифора «чувство посыла» стало сознательным, управляемым чувством, он с гордостью ощутил в себе новую силу.

V

— Главное — не волнуйся, — говорил Кретов, — думай, что ты на тренировке.

Никифор кивнул головой, губы его судорожно шевельнулись в тщетной попытке изобразить улыбку. Он был очень бледен, худощавое лицо его казалось еще острее и тоньше. В лыжном костюме, поверх которого была накинута малиновая рубашка, Никифор выглядел маленьким и тонким рядом с солидными дядьками — наездниками других колхозов.

Один из них подошел к Кретову прикурить. Кретов протянул горящую папиросу. Весело щурясь, наездник кивнул на Никифора:

— Неужто покрупнее не нашлось?

— Мал золотник, да дорог, — отозвался Кретов.

В глазах Никифора мелькнули огоньки, он побледнел, но сдержал резкое слово.

Кретов решил, что насмешка наездника окажется Никифору полезнее его советов. Он перевел взгляд на коней, которых Санька проваживал в небольшом парке вблизи конюшен ипподрома. Их спины были покрыты мохнатыми попонами. Стрелке попона была великовата; бахрома волочилась по снегу. Кретову, никогда не сомневавшемуся в ее элитных качествах, Стрелка показалась что-то уж слишком мелкой для трехлетки. Маргаритка, крупная кобыла, ходила с ленивой, немного тяжеловесной грацией, но Кретов видел ее недостаточно суховатую ногу и слишком присадистый для орловского рысака круп. Снежная королева понуро стояла в стороне.

Болельщики и мальчишки, проникшие сюда с трибун, несмотря на кордон милиционеров, обходили вниманием сухинских коней. Больше всего народу толпилось вокруг Смельчака — статного красавца, производителя девятого конезавода, и не уступавшей ему в резвости четырехлетней кобылы Фиалки, в белых чулочках на всех четырех ногах и с белой звездочкой на лбу. Другие болельщики тесно обступили коней колхоза «Первомай». Монументальные фигуры знаменитых тренеров и наездников братьев Камневых вызывали всеобщее почтение. Первомайская конеферма славилась на всю область, ее питомцам принадлежало большинство областных рекордов. Не отвечая на робкие приставания болельщиков, братья Камневы единственные оставались невозмутимыми посреди

этого моря страстей.

— Когда объявят заезд, — сказал Кретов, — сразу выезжай на дорожку и промни хорошенько Маргаритку. Не бойся фальстарта, пусть хоть десять раз отменяют; знай свое дело — ближе к бровке.

Никифор согласно кивнул и облизал пересохшие губы.

«Пожалуй, ему лучше остаться одному», — сказал себе Кретов, пожал горячую руку Никифора и пошел на трибуны.

Он миновал большой зал, вдоль стен которого располагались кассы, поднялся на трибуну и стал отыскивать взглядом своих.

Голос диктора монотонно и чуть нарастав бубнил:

— По двум заездам победа присуждена Шалфею, колхоз «Заря», тренер-наездник Сорокин.

Вдоль трибун вразвалку шел коренастый наездник в темномалиновом камзоле, в малиново-белом картузе козырьком назад, ведя на поводу жеребца. В ответ на крики и рукоплескания, несущиеся с трибун, Сорокин равнодушно потрясал рукой с видом человека, привыкшего к почестям. Кретов не мог налюбоваться на жеребца. Вот бы такого сухинцам!

Не дойдя до конца трибуны, жеребец тряхнул головой и повернул назад; казалось, и он, подобно своему наезднику, пресыщен славой.

Среди сотен ушанок, шапок, кепок и шляп Кретов разглядел серебряную кубанку Струганова и зеленый верх военной фуражки Ожигова. Окликнув, он поманил их к себе.

— Ну, как наш герой? Не дрейфит? — с беспокойством осведомился быстро подошедший Струганов.

Видно было, что сам Струганов дрейфит посильнее Никифора: щеки его горели, он широко распахнул полы тулупа, расстегнул ворот гимнастерки.

— Больно сильный сегодня состав…

— Ну? Может, и соваться не стоит?

— Лиха беда — начало…

Струганов глядел на Кретова, ожидая каких-то ободряющих слов, но Кретов молчал, и Струганов со вздохом отвернулся.

VI

Огромное поле ипподрома, покрытое тончайшим слоем снега, розовело в лучах идущего на ущерб солнца; бледноголубое небо медленно вбирало в себя обведенные золотом дымки окрестных фабрик.

Заиграла музыка; казалось, еще шире раздвинулся простор.

Струганов вздохнул:

— И нервное же это дело!

— И тщеславен же ты, Николка! — в тон ему отозвался Ожигов.

— Верно! — с готовностью подтвердил Струганов. — У нас в семействе все тщеславные были, потому — хорошая кровь. Мой папаня…

— Тише! — сердитым шепотом прервал его стоявший рядом болельщик.

Музыка оборвалась, и в наступившей тишине голос диктора возвестил о заезде на приз имени Советской Армии.

— Первым номером идет Дарьял, наездник Фокин, камзол и картуз синие; вторым номером — Добрый путь, наездник Силичев, камзол оранжевый, картуз белый; третьим номером — Громовой, наездник Леонтий Камнев, камзол фиолетовый, картуз красный; четвертым номером — Маргаритка, наездник Колосков, камзол малиновый, картуз голубой…