Господствующая высота
Шрифт:
— Подыскать-то можно, — с досадой воскликнул Кретов, — да вот только жаль, что коней за красивые глаза не дают!
— Простите, не понимаю! — все еще недоумевал зоотехник. — Ваш колхоз в нынешнем году большущий доход взял. Так неужто правление не может отпустить каких-нибудь тридцать тысяч?
— А вы вот со Стругановым поговорите — он за колхозный карман обеими руками держится! — И, не замечая, что впадает в противоречие, Кретов продолжал раздраженно: — Он ведь, как пень, упрямый. То из него полушки не вытянешь, а то и вовсе цену деньгам забывает. Вон какой клуб отгрохал — за кровельным железом в Харьков посылал, рояль из Москвы
— Молодец! — вырвалось у зоотехника.
— Что молодец? — сердито отозвался Кретов. — Конечно, молодец, только не в наш конец.
— Но ведь то миллионные дела, а тут о каких-то десятках тысяч речь.
— И копейка, знаете, дорога, когда ее до рубля не хватает. Беда в том, что конеферма у нас в пятилетнем плане не была предусмотрена. Тут и знающего человека не было, а в полуразрушенных конюшнях одна-единственная Зорька стояла. Ведь остальных уже я собрал, предшественник Струганова их по частным рукам роздал…
— Н-да… — сочувственно протянул зоотехник. Так что же от меня требуется?
— Что от вас требуется? Дайте мне письменное заключение насчет Ворона и заверните покрепче.
— Думаете, поможет?
— Буду бороться.
— Хорошо, напишу. Но вот вам мой совет, Алексей Федорович. В декабре открывается зимний беговой сезон, и колхозы-победители получат право приобретать по облегченным ценам племенных коней на девятом конезаводе. Рискните, у вас есть материал: Стрелка, Снежная королева…
— Мне уже говорил об этом парторг…
— Странно! Откуда Ожигов узнал? Это, так сказать, неофициальные сведения.
— А он такой — неопределенно заметил Кретов. — Что же, давайте заключение…
С теперешним председателем сухинского колхоза Стругановым Кретов был дружен чуть не с самого детства. Тогда Струганов был чернобровым, стройным пареньком, говоруном, баянистом, зачинщиком всяких проказ, которого нередко бивали на вечерках менее удачливые кавалеры. Сейчас он превратился в здоровенного мужика саженного роста, с красным, словно с мороза, лицом, обрамленным угольно-черной бородой. Струганов хорошо знал хозяйство, умел зажечь людей, не боялся нововведений, но была ему свойственна какая-то ограниченность, заставлявшая его отстранять от себя многое, что не было связано с ближайшими интересами хозяйства. Если этот недостаток председателя не сказывался сколько-нибудь заметно на жизни сухинского колхоза, то лишь потому, что рядом со Стругановым стоял такой человек, как Ожигов, колхозный бухгалтер и парторг. Было что-то трогательное в том, с какой доверчивостью Струганов, этот самолюбивый и властный человек, слушался Ожигова…
Кретов был очень доволен, что Ожигов оказался в правлении, когда он зашел туда для решительного разговора с председателем.
Струганов с подчеркнутым вниманием прочитал заключение районного зоотехника.
— Красиво пишет, — заметил он, — ну прямо тебе Шолохов! Да только разговор этот сейчас лишний, фондов свободных нет.
— Та-ак… Это твое последнее слово?
Вопрос Кретова, таивший в себе угрозу, дал Струганову лишь повод для одной из тех звонких фраз, до которых он был большой охотник:
— Ты же знаешь: мое слово — кремень. Сказано — точка!
— Ну что ж, — серьезно и печально сказал Кретов, — придется нам расстаться.
— Артист! — усмехнулся Ожигов, оторвавшись от бумаг. — Да тебя гони — не уйдешь. Ты, брат, у нас что Святогор — в землю врос!
— Нет, Марк Иванович, ошибаешься, у меня свои правила, своя совесть есть. Разводить недоделков не стану.
Подобные разговоры случались у них и прежде, но было на этот раз в голосе Кретова нечто, убеждавшее, что он от своих слов не откажется. Струганов испугался: при всей его амбиции, колхозный интерес стоял для него на первом месте.
— Да ты никак, Алексей, с шариков съехал? — заговорил он грубо, но с искательной ноткой в голосе. — Зачем же было за дело браться? Мы уже привыкли, что у нас конеферма.
— Ошибаешься, — холодно перебил Кретов, — нет у нас конефермы.
Ожигов поднялся из-за стола и подошел к спорящим.
— Не годится так, Алексей Федорович; чуть запинка — в кусты. Да и на тебя не похоже, право. Давай обдумаем дело, вместе выход поищем…
— Ей-богу, обидно даже! — сказал Струганов. — Можно подумать, я против конефермы. Уж на что, кажется, с финансами туговато было, а я тебе поначалу на ремонт конюшен какие деньги отвалил! Да еще на варки и левады особо, и конюха лишнего сверх штата утвердил!
— Без хорошего производителя все ни к чему.
— Пойми же ты…
— Я — понимаю. Вот тепличные заводы пускать — это мы можем…
— Да помысли же ты экономически, Алексей Федорович! Ранние овощи в госпоставку килограмм взачет трех берут, а на рынке им, сам знаешь, цена какая! Мы этот завод в первый же год оправдаем. А с конефермы когда еще доходу дождешься?
— Ну, друг сердечный, тут ты не прав, — вмешался Ожигов. — Развивать хозяйство надо по всем статьям, коневодство же — в первую голову, раз у нас на то предпосылки есть. Конь государству нужен. А уж доход, не сомневайся, придет. Пусть не сразу, но это дело лучше всякого другого окупится.
— Стало быть, опять вы умные, а я дурак? Ну, и соображайте сами, а меня увольте!
— Эх ты, дите с бородой! — усмехнулся Ожигов.
Долго шел разговор, и в конце концов порешили на том, что Кретов выставит коней на зимних бегах в городе, и если посчастливится взять приз, то Струганов отпустит из колхозной казны нужные тысячи на приобретение заводского жеребца.
Кретов сознавал, что, принимая предложение Ожигова, он идет на большой риск. Но уже с самого своего прихода на конеферму он подумывал о том, чтобы выставить коней на зимних бегах. Этим он рассчитывал утвердить значение конефермы не только в самом сухинском хозяйстве, но и в области.
Его намерение было бы весьма дерзостным, если бы среди сухинских коней, испорченных дурным уходом, не было кобылы Стрелки — дочери знаменитого орловца Смельчака. В этой неоформившейся трехлетке поражало исключительное равновесие всех частей на бегу — то, что служит верным залогом резвости и характеризует настоящего орловца. Веретенообразное, удлиненное туловище, плоский, чуть приспущенный зад, суховатые колени, широкая развилка передних ног, сильные грудные мышцы позволяли угадывать в Стрелке будущего рекордсмена.