Господствующая высота
Шрифт:
Взорванный и некогда заваленный, затертый до глубины ухаба, поросший мусором и бычками колодец кяриза оказался разрыт, зиял дуплом и пахнул речной грязью. Среди валявшихся вокруг него каких-то тесаных клиньев, веревок и ошметьев индивидуального пакета была брошена пустая окровавленная аптечка. Дануца знобило то ли от возбуждения, то ли от страха. Плоским фокусничьим пассом, оглядываясь на меня, он провел по капельному следу от аптечки в так называемый покер, южный угол башни с сохранившимся полом, где стоял на сошках разряженный, дышащий пороховым пеклом ПКМ и из расщелины стенного гребня над ним — картинным, карикатурным подобием указующего перста — свешивался рукав десантной куртки. Я разочарованно выдохнул, однако молдаванин продолжал тянуть руку в направлении покера.
— Бумаги. Там вон…
Пройдя в угол, я поднял с пола, в вершке от края рукава, переложенные один другим, как половинки колоды при тасовании, военный и комсомольский билеты Ариса Варнаса. Сплошь заляпанные кровью, слипшиеся книжицы пришлось едва не разрывать, и все-таки я испытал брезгливое чувство, когда увидел, что оба гашеных лика Стикса в них запечатывались кровяными оттисками пальца.
— Штурма-то не было, да, — убитым тоном открытия сообщил Дануц давно известное мне, замер и гоготнул: — Фа, тебе на башку, как в жену, кончают, а ты… — Он отбросил окровавленную аптечку, развел напряженными кулаками и с размаху плюнул в колодец. — И ведь вкалывали, как не для себя — как для него. Теперь киздец. Ищи ветра в жопе. Заходеште на ша́ру. [59] Гниды.
59
Вход свободный. (молдавск., жарг.)
Я сдернул гимнастерку со стены, перехватил ее за шкирку, вложил документы Ариса в нагрудный карман и неожиданно увяз пальцем в открывшейся под карманом пулевой дыре с еще скользкой изнаночной каймой.
— А, или нет? не ушел? — засомневался Дануц, глядя, как я выдергиваю палец, скручиваю куртку валиком и заталкиваю ее под пулемет. — То ж ему под самую ложку засветило, в кишку. Нет?
Встав на краю колодца, я с гадливостью, словно только что ковырялся в ране, отирал руку о штаны. Кочковатые стенки ямы сходили в кромешный мрак. Хлам и пятна крови по краям делали ее похожей на кратер после извержения. Не зная, что имею перед собой заглавную декорацию своих будущих кошмаров, я воображал на дне этой разрытой тьмы брусчатку зиндана с еще одним провалом между камней.
— …Нет? — повторил Дануц.
Я поднес к лицу свои шелушащиеся от сухой крови пальцы.
— Не знаю. Но он вытащил нас на стволы. Не боком, так ползком. Наша бойня впереди. Это начало.
— Какое еще начало?
Где-то на обочине моего слуха занималось плотное, веявшее штормовыми токами облачко. Сотканное из вопросов, как состоит обычная грозовая туча из заряженных частиц — насколько наше предупреждение переодетым духам о «дезертире» могло повредить Стиксу? что сталось бы с нами самими, обойди мы его на те роковые минуты, на которые он опередил нас? ведал он, на кого выходил и кому являл тут свое чудо смерти, или обманывался, как мы? и проч. — облачко это в то же время было (да и остается до сих пор) знаком отсрочки решения, санкцией не только на заблуждение, но и на подлог.
Ответом Дануцу стали крики и автоматная стрельба на северных позициях. Покатисто ахнув, в районе командного пункта хлопнулась мина. Свистанули осколки, и земля, будто сдуваясь, мелкими шажками пошла из-под ног. Глянув на часы, я увидел на своем запястье придавивший «победу» расстроенный «ориент» и, как должное, почему-то отметил время по нему. Жарко треснул еще один минный разрыв, теперь совсем недалеко, отчего заложило уши и запылило под стенами. Дануц присел на корточки, кивнул на яму и что-то спросил. Уверенный, что троянская нора больше не представляет для нас опасности, я все-таки приказал молдаванину соорудить поперек колодца ловушку с гранатой, потом идти на КПП, а сам отправился на подмогу Мартыну с Бахромовым.
В расположении яснело буквально на глазах. Что это был не просто редевший туман, но сбегавшее от ветра в ущелье облако, я понял, как только вышел на позиции — траншеи по кромке невидимого склона смахивали на берег сказочного парно́го залива. Во все еще зыбкой дали начерно проступала дымчатая громада противоположного склона-«острова». Мартын и Бахромов целили в снежистую муть у себя под ногами, как охотники в рыбу на мелководье, и постреливали в нее одиночными не то на звук, не то наугад.
— Выскочили — и бултых? — сказал я через внутренний бруствер.
Мартын не слышал моего оклика, а Бахромов повернулся нерешительно и с опаской, то есть сначала наставил на меня автомат. Кивком я дал знать узбеку, чтобы он одернул Мартына. Владимирец оглянулся, я поднял руку, требуя внимания и дожидаясь, когда сзади подойдет Рома со своими подконвойными, потом отступил на шаг и, не глядя ни на кого, обратился ко всем:
— Это были дозорные. Значит, сейчас будут обрабатывать фланг: налет — штурм. Если подлезут так, что смогут закидать позиции гранатами — аяк талды. Досрочный дембель. Всем.
— …До морковкиного заговненья, — глядя на пленников, зачем-то ввернул Бахромов.
— Откуда тебе знать? — спросил меня Мартын.
— Они не знают точно, что тут произошло, но знают, что нас тут — раз два и обчелся, — заявил я первое поспевшее на ум. — Да и забегать с других сторон, видать, уже не с руки: день.
Пулеметчик пожал плечами.
— А — туман?
— Туман — сходит, — ответил я зло. — Имеешь что-то против?
Мартын с ухмылкой отмахнулся.
— В общем, план такой, — продолжал я. — Эшелонируемся…
— Чего? — уточнили почти в один голос Рома с Бахромовым.
Я было начал объяснять, что для подстраховки фланга нужно перетащить один ДШК на крышу командного пункта, однако меня перебил Марсель Брюно, который с присвистом, широким взмахом вытянутых рук провел воображаемую черту от траншеи вглубь заставы и хлопнул себя по ноге. Этим номером обстановка ненадолго разрядилась. Еще толком не оттертая от заводского масла, скользкая, как угорь, трофейная «сварка» была без лишних слов водружена на КП, и даже тренога ее кое-как привалена камнями. Затем Мартын ни с того ни с сего обругал японца, взявшегося — тоже ни с того ни с сего — почистить пулеметный станок. Кашима бросил в обидчика тряпкой, но тот словно перестал замечать что-либо, ковыряясь в ствольной коробке и патронном ящике. Японец стоял в воинственной позе, сжав опущенные кулаки. Мартын, продолжая возиться с лентой, скинул тряпку с локтя, и она упала под голову мертвому Файзулле. Мне хватило внимательного взгляда на товарища по учебке, чтобы понять, что главным объектом его недовольства был не японец, а я — мои командирские повадки при явно отсутствующем, некомандирском виде. Вместе с тем я почувствовал на себе задорные взгляды других свидетелей сцены. Колченогая мысль о том, что мои добровольцы перепуганы и ждут повода если не разбежаться, то послать подальше своего свихнутого вожака, нагнала меня на обратном пути к позициям, заодно с прораставшим из зенита, садящимся ревом мины, — звук этот привычно напомнил мне о каком-то детском кино про войну, и так же машинально, по-детски я прищурился и открыл рот.
«Груша» упала недалеко позади окопа для БМП. Подшибленный взрывной волной, я, будто шар в лузу, скатился с бруствера в перекрытую щель и не успел опомниться, как другой снаряд ударил в траншею всего в двух шагах от моего убежища. Жаркая, разящая тротиловой горечью взвесь встала в воздухе так плотно, что несколько секунд я не мог ни дышать, ни видеть и не понимал, где верх и где низ. Пространство точно схлопнулось вокруг меня. Зажав полями панамы глаза и уши, я уткнулся боком в дальнюю стенку щели. Земля дрожала и гудела. Чтобы не терять хотя бы последнего разумения о происходящем, я пробовал считать разрывы. Из ущелья работали как минимум два «Подноса». Мины били по флангу с частотой и методичностью сваебойной машины. Каждый удар отдавался со всех сторон сразу, отчего я опять утрачивал чувство верха и низа и у меня складывалось почти безусловное ощущение того, что я лечу под откос внутри набитого камнями ящика.