Госпожа Абу-Симбела
Шрифт:
И поэт мирно угас.
Гомер покоился в земле около лимонного дерева в саване из экземпляров «Илиады» и «Одиссеи» и папируса, описывающего битву при Кадеше. На его похоронах присутствовали только Рамзес, Нефертари и Амени.
Когда Фараон вернулся в кабинет, Серраманна представил ему отчет.
— Никаких следов мага Офира, Ваше Величество, без сомнения, он покинул Египет.
— Мог бы он спрятаться среди евреев?
— Если бы он изменил внешность и добился их доверия, почему бы нет?
— Что говорят осведомители?
— С того времени, как Моисей признан вождем евреем, они молчат.
— Значит, тебе неизвестно, что они замышляют.
— И да и нет, Ваше Величество.
— Объясни, Серраманна.
— Речь может идти только о мятеже, организованном Моисеем и врагами Египта.
— Моисей попросил меня о встрече.
— Не соглашайтесь на нее, Ваше Величество!
— Чего ты опасаешься?
— Что он попытается уничтожить вас.
— Не чрезмерны ли твои опасения?
— Мятежник способен на все.
— Моисей — мой друг детства.
— Ваше Величество, он забыл эту дружбу.
Майское солнце проникало в кабинет Рамзеса через три больших окна, одно из которых выходило во внутренний двор, где стояли колесницы. Белые стены, справа кресло со спинкой для Фараона и соломенные стулья для посетителей, сундук с папирусами и большой стол составляли строгую обстановку, от какой не отказался бы и Сети, чью статую часто разглядывал Рамзес.
Вошел Моисей.
Высокий, широкоплечий, с пышной шевелюрой, густой бородой, высеченным словно из камня лицом, еврей казался олицетворением силы и могущества.
— Садись, Моисей.
— Я предпочитаю оставаться на ногах.
— Что ты хочешь?
— Мое отсутствие было длительным, а размышление глубоким.
— Привело ли оно тебя к мудрости?
— Я был обучен мудрости египтян, но что она в сравнении с волей Яхве?
— Значит, ты не отказался от своих бессмысленных замыслов?
— Наоборот, я убедил мой народ последовать за мной.
— Я вспоминаю слова моего отца Сети: «Фараон не должен терпеть ни мятежника, ни виновника волнений. В противном случае это был бы конец царства Маат и наступление беспорядка; а он порождает несчастье для всех, больших и маленьких».
— Закон, которому следуют в Египте, не относится к евреям.
— Сколько они будут жить на этой земле, столько они должны подчиняться ему.
— Дай согласие моему народу отправиться в пустыню, чтобы там принести жертву Яхве.
— Соображения безопасности вынуждают меня ответить тебе отказом.
Моисей сильнее сжал ореховый посох.
— Я не могу довольствоваться этим ответом.
— Во имя дружбы я согласен забыть твою дерзость.
— Я сознаю, что обращаюсь к Фараону, властелину Двух Земель, и не думаю выказывать ему непочтение никоим образом. Все же требования Яхве остаются, и я буду его голосом.
— Если ты подтолкнешь евреев к мятежу, то вынудишь меня подавить его.
— Я это понимаю. Вот почему Яхве будет использовать другие средства. Если ты будешь упорствовать, отказывая евреям в свободе, которую они требуют, Бог осыплет Египет ужасными бедами.
— Ты хочешь запугать меня?
— Я буду защищать мое дело от твоих сановников и твоего народа, и бесконечная власть Яхве их победит.
— Египту нечего бояться тебя, Моисей.
Как красива была Нефертари! Когда она руководила ритуалом освящения новой часовни, посвященной далекой богине, Рамзес любовался ею.
Она нежная любовь, та, чей голос приносил радость и не произносил ни одного бесполезного слова, она, кто наполнял дворец благоуханием и грацией, она, кто умел различать добро и зло, не путая их, стала обожаемой властительницей Двух Земель. Золоте колье в шесть рядов украшало ее шею, на голове была корона с двумя высокими перьями, она казалась принадлежавшей к миру богинь, где не тускнеют молодость и красота.
Во взгляде своей матери Туйи Рамзес заметил счастье: счастье убедиться, что царица, пришедшая ей на смену, была достойна Египта. Ее невидимая, но ощутимая помощь позволила Нефертари засиять и найти верный тон, присущий великим государям.
За ритуалом следовал прием в честь Туйи. Каждый придворный стремился приветствовать царицу-мать, которая рассеянно слушала обычные банальности. Меба удалось, наконец, приблизиться к Туйе и Фараону; с широкой улыбкой на устах он наговорил массу комплиментов вдове Сети.
— Твоя работа в ведомстве оставляет желать лучшего, — прервал его Рамзес, — в отсутствие Аша ты должен был больше обмениваться посланиями с нашими союзниками.
— Ваше Величество! Будьте уверены, я сделал все, что было в моих силах. Многие послы домогаются приема, чтобы оказать почтение Вашему Величеству, потому что никогда не был так высок авторитет Фараона!
— У тебя нет ничего другого, чтобы сообщить мне?
— Да, Ваше Величество: Аша только что сообщил о своем возвращении в Пи-Рамзес. Я рассчитываю организовать прекрасный прием в его честь.
— В его сообщении говорится о причинах возвращения?
— Нет, Ваше Величество.
Царь и его мать удивились.
— Сохранится ли мир, Рамзес?
— Если Аша в открытую отправил письмо Меба и внезапно покинул Хаттусу, то, без сомнения, не для того, чтобы сообщить мне добрую весть.
ГЛАВА 47
После длительных бесед с Урхи-Тешшубом Рамзес знал все о хеттской армии: о ее вооружении, слабых и сильных сторонах. Поверженный полководец проявил сильное желание сотрудничать, так хотелось ему навредить Хаттусили. В обмен на сведения, которые он сообщил, Урхи-Тешшуб получил дом, двух слуг-сирийцев, пищу, к ней он немедленно почувствовал расположение. За ним было установлено пристальное наблюдение.