Госпожа Абу-Симбела
Шрифт:
Рамзес понимал, с каким гнусным и свирепым чудовищем ему пришлось столкнуться в юности. Без защиты Амона и Сети его неосторожность могла бы привести Египет к катастрофе. Даже ослабленная хеттская держава оставалась довольно опасной. Союз, пусть даже непрочный, между Египтом и хеттами установил бы продолжительный мир на обширной территории, так как ни один народ не осмелился бы воевать с ними.
Рамзес обсуждал эту возможность с Нефертари в тени смоковницы, когда запыхавшийся Амени объявил о прибытии Аша.
Долгое отсутствие главы египетской дипломатии не изменило его. Маленькие и ухоженные усики, светящиеся умом глаза, горделивая осанка, это был все тот же Аша.
Он склонился перед царской четой.
— Пусть простят меня Ваши Величества, но у меня не было времени освежиться, сделать массаж и употребить благовония... Предстать перед вами осмеливается в некотором роде грязный кочевник, но послание, носителем которого я являюсь, слишком спешное, чтобы принести его в жертву моему личному комфорту.
— Приветствия мы оставим на потом, — сказал Рамзес, улыбаясь — хотя твое возвращение доставляет нам одну из тех радостей, надолго остающихся в памяти.
— В моем состоянии заключить в объятия царя сравнимо с оскорблением Его Величества. Как красив Египет, Рамзес! Только тот, кто долго отсутствовал, способен оценить его утонченность!
— Неправда, — возразил Амени, — путешествие изменяет сознание, зато, не покидая своего кабинета и наблюдая за сменой времен года, можно насладиться счастьем жить здесь.
— Оставим этот спор на потом, — потребовал Рамзес, — ты был изгнан Аша?
— Нет, но император Хаттусили настоял на том, чтобы его требования были переданы Фараону устами посла.
— Ты сообщаешь мне о начале длительных переговоров, ведущих к миру?
— Это было бы моим самым большим желанием... К несчастью, я привез ультиматум.
— Хаттусили оказался таким же воинственным, как Урхи-Тешшуб?
— Хаттусили признает, что установление мира с Египтом положило бы конец ассирийской угрозе, но все дело именно в Урхи-Тешшубе.
— Твой ход оказался великолепным! Благодаря ему я знаю все о хеттской армии.
— Очень полезно в случае конфликта, я с этим согласен; но если мы не отдадим ему Урхи-Тешшуба, Хаттусили продолжит войну.
— Урхи-Тешшуб — наш гость.
— Хаттусили хочет увидеть, как его труп горит на погребальном костре.
— Я дал убежище сыну Муваттали и не изменю своему слову. В противном случае Маат прекратит царить над Египтом, чтобы уступить место лжи и глупости.
— Это именно то, что я сказал Хаттусили, но его позиция не изменится: мы выдаем Урхи-Тешшуба, и мир становится реальностью, или неизбежен конфликт.
— Моя позиция тем более не изменится: Египет не станет топтать ногами Закон Маат, Урхи-Тешшуб не будет выдан.
Аша опустился в кресло с низкой спинкой.
— Все эти годы потеряны, все усилия превращены в ничто... Это было рискованно, но Ваше Величество правы: лучше война, чем клятвопреступление. По крайней мере, у нас есть все, чтобы победить хеттов.
— Позволит ли Фараон вмешаться мне? — спросила Нефертари.
Мягкий и хорошо поставленный голос Великой Супруги Фараона восхитил посла и писца.
— Женщины освободили Египет от захватчиков в прошлом, — напомнила Нефертари, — именно женщины заключали мир с иностранными дворами; сама Туйя последовала этой традиции, дав мне пример для подражания.
— Что ты предлагаешь? — спросил Рамзес.
— Я напишу императрице Путухепе. Если мне удастся убедить ее начать переговоры, то она сможет повлиять на непримиримость своего мужа.
— Препятствие, которое представляет Урхи-Тешшуб, будет трудно устранить, — возразил Аша, — но все же императрица Путухепа — женщина блестящая и мудрая, более заботящаяся о величии страны, чем о своем собственном интересе. Она не останется безучастна, если царица Египта обратится к ней. Так как влияние Путухепы на Хаттусили велико, возможно, этот ход будет иметь благоприятные последствия.
— Простите, что покидаю вас, — сказала Нефертари, — но вы понимаете, меня ждут мои обязанности.
Растроганный Аша, любуясь, смотрел на удаляющуюся царицу, воздушную и светлую.
— Если Нефертари удастся сделать это, — сказал Рамзес своему послу, — ты вернешься в Хаттусу. Я никогда не выдам Урхи-Тешшуба, но ты должен добиться мира.
— Ты требуешь невозможного; вот почему я так люблю работать для тебя.
Царь обратился к Амени.
— Ты попросил Сетау срочно вернуться?
— Да, Ваше Величество.
— Что происходит? — заволновался Аша.
— Моисей считает себя голосом своего бога, этого Яхве, приказавшего ему вывести евреев из Египта, — объяснил Амени.
— Ты хочешь сказать... всех евреев?
— Для него речь идет о народе, имеющем право на независимость.
— Это безумие!
— Невозможно урезонить Моисея, к тому же он становится все более непримиримым.
— Ты боишься его?
— Я боюсь того, что наш друг Моисей станет опасным врагом, — заявил Рамзес, — а я часто недооцениваю своих противников; вот почему присутствие Сетау здесь необходимо.
— Ну и дела, — сказал с сожалением Аша, — Моисей — человек сильный и прямой.
— Он всегда такой, но он поставил эти качества на службу некоей высшей истине.
— Ты пугаешь меня, Рамзес; не будет ли это противостояние более опасным, чем конфликт с хеттами?
— Или мы выиграем, или мы погибли.
Сетау положил руки на хрупкие плечи Ка.
— Клянусь всеми змеями земли, ты уже почти мужчина!
Контраст между двумя людьми был впечатляющим Ка, старший сын Рамзеса — молодой писец с бледной кожей и хрупким телосложением; Сетау, коренастый, мужественный, с матовой кожей, плохо выбритый, в тунике из шкуры антилопы, похожий на авантюриста или золотоискателя.