Госпожа Клио. Восход
Шрифт:
– Я не смотрю, Кристи. Какой-то фильм, то ли про привидения, то ли про вампиров. Выключи, если хочешь.
Кристина взглянула на экран. Белый силуэт беспрепятственно проник сквозь стекло в салон автомобиля и впился зубами в горло сидевшей за рулем девушки. Фонтаном брызнула кровь, девушка истошно заорала. …Опять бред, потому что никто никогда этого не видел… – Кристина нажала кнопку, и экран погас.
– Пап, – она уселась в кресло, – можно задать тебе один глупый вопрос?
– Глупый? – отец снял очки и удивленно повернулся.
– Не знаю, но ты,
– А чего это ты вдруг заинтересовалась? – он не засмеялся, а говорил вполне серьезно.
– Наверное, потому, что наша жизнь слишком серая и примитивная. Неужели мы – это самое «крутое», что существует? Как-то даже обидно.
– Знаешь, Кристи, вопрос веры, вопрос сугубо личный. Вера и знание – это как бы взаимоисключающие понятия, поэтому сказать объективно…
– Мне не надо объективно. Сам ты веришь или нет?
– Верю, – отец вздохнул, – всю жизнь учил детей, что это сказки темного безграмотного народа, и теперь очень жалею об этом. Но тогда время другое было… чем старше становится человек, тем яснее ощущает, что приближается к Богу…
– Ты что, пап?.. – Кристина подошла и обняла его за шею, – и думать не смей!
– Глупенькая, – отец улыбнулся, – я не о смерти. Я о понимании мира. Оно приходит само и объяснить его невозможно, ни изменениями в мировоззрении, ни накопленным багажом знаний. Это заложено в нас, и мы должны прийти к тому, отчего в свое время ушли.
– Я не только о Боге, – успокоенная, что отец вовсе не собирается умирать, Кристина вернулась на место, – сейчас столько всякого оккультизма!.. Это правда – как ты думаешь?
– Понимаешь, сказав «А», нельзя не сказать «Б». Если мы признаем Бога, то вынуждены признавать и все остальное.
– А откуда оно, остальное?
– В таких нюансах я не могу разобраться. Этим богословы занимаются. А зачем тебе?
– Я ж говорю, скучно.
– Если просто скучно, то Бога не стоит сюда привлекать.
– Но скука-то… она не сиюминутная, а, вроде, с тобой по жизни. Тогда как?
– Не знаю, Кристи. Это каждый решает сам.
– Ну спасибо, учитель, – Кристина усмехнулась.
– Я, между прочим, учитель русского языка, а не теолог.
– А нам говорили, что любой учитель – это «архитектор человеческих душ».
– Так раньше говорили, когда из душ делали кирпичики для кремлевской стены, а теперь говорят, «душа – потемки».
– Ладно, – Кристина встала, – пойду я спать, а то уже «потемки». Спокойной ночи.
– Приятных сновидений.
Это пожелание Кристина помнила столько, сколько себя, и привычно ответила:
– Пап, ты ж знаешь, что мне никогда ничего не снится.
– Это хорошо. Значит нервы у тебя крепкие и психика здоровая, а мать твоя каждую ночь сны видела. У нее утро начиналось с того, что мне их пересказывала. Самое интересное, из всей белиберды она умудрялась вытаскивать что-то, что сбывалось. Я до сих пор не могу понять, как это у нее получалось.
– А это от Бога, как думаешь?
– Да не знаю я, Кристи! – отец обезоружено развел руками.
– Не сердись, – Кристина поцеловала его в седую макушку, – я ж просто так спрашиваю, – она направилась в ванную, а отец, как ни в чем
Как добралась домой, Настя не помнила. Просто знакомый дом возник среди других, таких же серых и невзрачных. Корявые сучья тополей под его окнами, будто черными плодами, были усыпаны воронами. Периодически они каркали, и их голоса терялись в пустоте поднебесья. …И никого вокруг – люди будто исчезли… или наоборот, это я исчезаю, а они остаются. Только зачем, если все вокруг чужое и город этот чужой?..
Настя взбежала на этаж, в надежде застать Андрея. С присущей ему логикой и реализмом, он всегда помогал ей выбраться из дебрей, в которые завлекали творимые изо дня в день «чудеса», а тут ведь еще добавился страх, необъяснимый и необузданный – зато как назло, исчез Андрей. В пустой квартире лишь громко тикали часы, отсчитывая время, бегущее не вперед, а в каком-то неизвестном направлении.
…Если я не справлюсь сама, то придет Оно, – подумала Настя, толком не понимая, что же есть Оно, но от собственной уверенности ей сделалось еще страшнее. Даже полет Оксанки Симоненко показался детской забавой, по сравнению с тем, что может Оно. Настя опустилась на стул, устремив завороженный взгляд в угол комнаты, слово ожидая кого-то. Да-да, кто-то непременно должен появиться оттуда …
Их было трое. Один низенький с серым безобразным лицом. Он гримасничал, морща узкий лоб и двигая скулами, пытаясь выдавить улыбку, но рот упорно противился этому – тонкие губы лишь ползали от одной щеки к другой, извиваясь, как обрубок змеи. Второй походил на старого китайца с длинной жиденькой бороденкой. Однако если присмотреться внимательней, то его профиль, скорее, напоминал какого-то зверя. Даже глаза горели по-звериному и ноздри морщились, поднимая верхнюю губу и обнажая желтые зубы. Определенно, это все-таки зверь, очень похожий на человека, а никак не наоборот. Третий… его как будто и не было вовсе, но Настя-то знала, что он здесь. Она чувствовала, как он приближается. И этот третий казался самым страшным. Если б в Настиных руках оказалось что-нибудь острое, она б не задумываясь вскрыла себе вены, но для этого требовалось подняться, сходить за лезвием, а она боялась даже пошевелиться, надеясь, что ее не заметят. Какая глупая наивность!.. Хотя среди безысходности и самый призрачный шанс кажется спасением.
Настя чувствовала, как неизвестная сила давит на нее, но не прижимает к земле и не причиняет боли – наоборот, она вливается в тело, втискиваясь между клетками ткани, заполняя кости и череп, вытесняя мозг в самый дальний угол. Ее тело потяжелело и уже потеряло способность двигаться, но она знала, это не навсегда, а лишь пока чуждое содержимое не переполнит ее до краев и не начнет выплескиваться наружу, оживляя замерший в ожидании мир, наполняя его новым смыслом. За все время никто из гостей не произнес ни слова; никто не требовал ее душу и не просил кровью расписаться в верности новому знанию. Ее просто наполнили, как наполняют чашку чаем, и незаметно удалились, растворившись в пыльном углу.