Госпожа следователь
Шрифт:
Но как только муж распахнул дверцу и приказал: «Садись», — Клавдия, влезла в «девятку» и стала обследовать ее, словно потеряла там булавку.
— Ты что? — подошел поинтересоваться Федор. — Не бойся, я все исправлю.
Крови не было. Только хрустело под ногами битое в крошку стекло. Здесь тоже висела ароматизированная елочка, но эта в отличие от других — пахла хвоей.
— Клавдия Васильевна! Клавдия Васильевна! — метался где-то за грудами железа голос Игоря.
— Федя, приведи его, — сказала Клавдия, и Федор вдруг сразу понял: случилось что-то важное, что-то серьезное и, увы, для него безрадостное.
— Она! Она, Клавдия Васильевна! — с детским смехом выпалил Игорь. — Перерегистрирована гражданкой Журавлевой на основании акта о купле-продаже-дарении от такого-то такого-то.
— Дарении или продаже?
— Это они не отмечают. Перемена собственника, и все.
— И все?
— И все.
— А когда разбита?
— Что? — не понял Игорь, поэтому улыбка сползла с лица.
— Ну, она же попала в аварию, пришла в полную негодность, отправлена на свалку. ГАИ должна была зафиксировать аварию, снятие номеров…
— Нет, — сказал Игорь. — Ничего такого.
— Отлично, — почему-то обрадовалась Клавдия. — Так, Игорек, пошуруй тут. А я пойду с Денисом поговорю, с хозяином этим. Как могла машина, разбитая в этом году, попасть аж в девяносто второй… Он где?
— Я думал, он здесь, — ответил Игорь уже из салона.
— Он в сторожку пошел, — подсказал Федор. — Открыл мне ворота и пошел в сторожку.
Игорь удивленно выглянул из машины.
Клавдии уже ничего не надо было выяснять.
— Ладно, — сказал она. — Я вызову следственную бригаду. Извини, Федя, не видать тебе этой машины.
— Я понял, — сухо сказал муж.
Слезы стояли у него в глазах.
Уже вечером, когда она уложила спать Ленку, когда и Федор, весь вечер мрачно молчавший, засопел тихонько, не дочитав газету, позвонил Беркович:
— Клавдия Васильевна, поздравляю. На заднем сиденье ребята нашли волоски. Кажется, собачья шерсть.
— Далматин? — с замирающим сердцем спросила Клавдия.
— Нет, — ответил Беркович. — Скорее — Фома.
«Хорошим людям так везти не может, — снова подумала Клавдия счастливо, уже засыпая. — Это не к добру…»
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Четверг. 8.56–10.36
Это было просто чудо.
Клава увидела его еще издали, как только вошла. Сразу бросилось в глаза. Такого она никогда не видела. Бывает так — увидишь что-нибудь, и как будто не ты это что-то выбрала, а оно тебя.
И все.
И любовь навеки.
Клава подошла к прилавку тихо, на цыпочках, боясь спугнуть и в немом восторге глядя на это произведение искусства. А оно висело, плавно струясь складками и поблескивая пуговицами, как будто говорило: «Вот оно я. Купи меня, купи».
Оторвать глаз было почти невозможно. Не говоря уж о том, чтобы сдвинуться с места. Оно гипнотизировало, притягивало к себе. Нет, нельзя просто так уйти и оставить его здесь. Без нее оно просто пропадет, погибнет в руках кого-нибудь другого, сгинет навеки. Она просто не переживет. И как страшный приговор, вынесенный и напечатанный на всех углах, как приговор к смертной казни, к чему-то в сто, в тысячу раз более страшному, чем смертная казнь, внизу висела маленькая бирочка с нахальной надписью: «180 у. е.»
Эта маленькая бирка не оставляла никакой надежды, как бирка на большом пальце ноги у трупа в морге.
Продавщица, молоденькая крашеная брюнетка, долго, минут пять, смотрела на тетку, застывшую перед прилавком в немом восторге, смешанном с полным отчаянием. Наконец их взгляды встретились. Взгляд продавца, который никак не может продать, и взгляд покупателя, который никогда не сможет купить.
— Пальто? — тихо спросила продавщица, понимающе улыбнувшись.
— Пальто… — ответила Клава и жалко скривила губы.
Девушка развела руками и вздохнула.
— Цена?
— Цена… — почти простонала Клава и медленно побрела прочь. Наверно, примерно так чувствует себя побитая собака…
— Нет, вы слыхали?! — Семенов схватил ее за руку, как только она переступила порог прокуратуры.
— А что случилось? — вяло поинтересовалась она.
— Как — что! Чубаристов вернулся!
— Так быстро? Клава пожала плечами.
— Ну как же, ну как?.. — Он надул щеки и захлопал себя по бокам. — Не могли придумать чего-нибудь получше! Рука руку моет. Это же просто хамство какое-то. А мы смотрим, а мы все спокойно кушаем, а мы и глазом не моргнем. Нет, только не говорите мне, что это случайно…
— Да-да, конечно. — Она вздохнула и с тоской посмотрела в сторону своего кабинета.
— Да ничего не случилось. Ни-че-го. Он просто так, за здорово живешь, прокатился в Израиль, посидел там на солнышке, у стены небось поплакал и вернулся. Ничего не сделал, Гольфмана даже в глаза не видел и всем врет, что ему израильские власти не разрешили. Эдак и я могу съездить. Небось Самохину привез презент, и все с рук сошло.
— Ужас какой! — Клава вежливо улыбнулась и быстро зашагала по коридору, стараясь проскочить мимо Патищевой, которая как раз в этот момент облагала данью кого-то из уборщиц.
— Нет, ты представляешь, ужас какой! — воскликнул Чубаристов, как только Дежкина вошла в кабинет.
— Привет, Виктор. — Она чмокнула его в щеку. — Знала бы, что ты сегодня будешь, пирожков бы напекла.
— Ай, перестань. У меня самого такие пироги!..
Левинсон все покатывался от хохота, не переставая повторять:
— А-ага-га, вот так! Знай наших. Вот так.
— А что случилось?
— Да такое позорище, что я чуть не провалился сквозь их обетованную землю. — Чубаристов махнул рукой и вдруг сам рассмеялся: