Госпожа ворон
Шрифт:
Гор поглядел снисходительно: да, пожалуй. Они уселись на песок, вытянув ноги. Ветер тихо шелестел песком с ближайших дюн. Сколько эпох видел этот песок? Сколько раз переползали горбы пустыни с места на место…
Бансабира не смотрела на Гора.
Гор.
Гор.
Гор.
Никакой он не Тиглат. У него тяжелая рука, тяжелый меч и тяжелый характер. Его трудно предугадать и сложно быть его другом. Но, пожалуй, иногда, совсем чуточку, ей бы очень хотелось быть его другом. В конце концов, где бы она была, если бы не Гор? А все то, что случилось в прошлом…
Если бы Гор не был безродным орсовцем — или кто он там есть? — если б она не была ясовской таншей, сейчас все могло бы сложится иначе. Когда-то она слишком устала от человека, который должен был быть извергом, чтобы выполнить данное ей обещание. Должно было пройти время, и переждать его было негде, кроме родных краев. Ослеплявшая идея мести направляла каждое действие, как огонь маяка направляет суда в Великом море. Сейчас… Бансабира не знала, как поступила бы сейчас. Но, возможно, будь прошлое иным, сейчас можно было бы взять Гора за твердую и надежную мозолистую руку.
— Давно это было, правда? — произнес Гор, тоже глядя вдаль.
Правда, подумала Бансабира. И теперь совсем не хочется вспоминать, какие там были сложности. Воистину, власть времени неодолима.
— Жизнь минула с тех пор, — согласилась Бану. — Не думала, что встречу здесь тебя.
— В смысле, что я лично отправлюсь с разведкой?
— Ага.
— Отчего? Ты же поехала сама, — с непонятным намеком заметил Тиглат.
Да, им только и осталось, что говорить о делах, опечалилась танша в душе.
— На самом деле, нет, — призналась Бансабира. — Но человек, которому я доверила собрать новости в Ласбарне, пропал.
— Беленький? — тут же отозвался Гор.
Бансабира покачала головой: нет, не Гистасп. И хотя мужчина по-прежнему глядел в сторону поднимающегося солнца, уловил это движение.
— А ты почему взялся сам? У Стального царя нет больше подходящих людей?
— Иногда я думаю, у него нет глаз, — внезапно сокрушился Тиглат.
Бансабира скосила на наставника глаза и коротко усмехнулась:
— После того, как подчинялся напрямую Праматери, подчиняться Ее Сыну через физиономию царя стало разочарованием?
— Алай вообще не верит в богов, — с досадой возмутился Гор.
— Значит, он верит в тебя, — Бансабира поджала губы. — Верит, что ты сможешь натравить Ласбарн на Адани.
— Я? — возмутился Тиглат. — Как тебе такое в голову пришло?
Бансабира не повелась на его недоумение.
— Я не слепая, Гор. Раньше в солончаках за каждым карьером сидела разбойничья засада. А сейчас тихо, как в болоте, и ни одна ленивая рыбина не мутит воду.
— Ну, одна все-таки мутит, — Гор самодовольно оскалился.
— Тц, — цокнула танша.
Тиглат, улыбаясь, подогнул ноги, положив на колени руки, и посмотрел куда-то в песок между ними.
— Ты поступила бы также.
Бансабира не нашлась с ответом. Да. Поступила бы. И, будет надо, поступит.
Неважно, как все могло бы сложиться между ними. Неважно, насколько ей хочется считать Гора другом или кем еще. Сделанный выбор развел их по разные стороны Великого моря, и в следующий раз они встретятся или как самые надежные соратники, или как заклятые враги, не имеющие выбора действовать так, как велит Тиглату — клятва царю, а Бансабире — клятва крови.
Нет в мире власти большей, чем у времени, которое все расставляет по своей воле, не считаясь с запоздалыми желаниями или сожалениями людей, и легкое колыхание крыльев чайки над одним берегом океана через половину луны способно опрокинуть судно — на другом.
— Прокатишься с нами денек-другой? — позвала Бансабира, поднимаясь. Гор запрокинул голову, посмотрев на воспитанницу снизу-вверх.
Удивительно ясными холодными серо-голубыми глазами, обжигающими здесь, в пустыне, как самая неприступная наледь Астахирских вершин.
Он все понимал. Видел в том же цвете. И, как и Бану, Гор хватался за последний шанс побыть вместе.
— Ты же сказала, что не намерена тереться возле меня два дня? — мужчина поднялся тоже с незаметной улыбкой в краешках губ.
— И когда это для тебя имели значения мои слова? — скучающим тоном спросила Бансабира, возвращаясь к остальным.
— Когда тебе было семь, на берегу Бенры, — не глядя на женщину, непринужденно ответил Змей.
Бану застыла. Гор, как ни в чем ни бывало, шел впереди, враскачку, самодовольно ухмыляясь и безумно раздражая этим пристально следившего за происходящим Дайхатта. Бансабира свесила голову на плечо, прищурилась, и снова заторопилась вперед.
Бансабира и Тиглат непринужденно болтали о чем-то до самого обеда, переходя со всеобщего на ласбарнский и обратно, так что Дайхатт с его спутниками не всегда понимал, о чем речь. Орсовец нет-нет намекал, что Бансабире, на его взгляд, после их предыдущей встречи непременно надо заявиться в Багровый храм. Бану поводила бровью, но только отшучивалась.
Тиглат весь путь старался держаться как можно ближе к Бану и ревностно оберегал ее компанию от посягательств Дайхатта. К вечеру они притихли и почти не разговаривали, оставив за плечами громадный путь длиною в двенадцать фарсанг. И тем не менее, от слаженности с которой Клинки Матери Сумерек действовали на ночлеге, стреножа верблюдов, разделяя вяленое змеиное мясо, раскатывая плед, Аймар с досадой понимал, что они — почти родня.
Сторожевое охранение поделили поровну, но, когда Бану легла спать, Гор просидел на час дольше, и, поднимая на смену Аймара потребовал, чтобы каждый из мужчин сделал также. Четыре здоровенных мужика, а Бану должна сидеть на стороже? — сквозь зубы прошипел он Дайхатту в лицо, и тот не стал спорить.
На следующий день путники добрались до мелкого оазиса, где с облегчением в сердце обменяли верблюдов на лошадей, снова доплатив неуемным ласбарнским торгашам (расщедрился Гор). Шанта и двух других посадили на двойную привязь до самого лета. Дайхатт с помощниками ликовал особенно очевидно.