Гость из мира Death Note
Шрифт:
Что она и сделала. Он отстранился почти сразу, едва она уперлась одной рукой ему в грудь, другой – в левое плечо. Почти.
Она хотела спросить “Что за херня?” или что-то в этом духе, но так и не смогла родить ни одного членораздельного звука, лишь недоуменно нахмурившись и разведя руки в вопросительном жесте, почти беззвучно шевелила губами. Но, кажется, выражение её лица было красноречивей некуда. Поначалу его лицо было непроницаемым, во взгляде детектива мелькнуло что-то неясное, потом черты изменились, приобретя знакомую детскую непосредственность.
– Тебе неприятно? – поинтересовался он будничным тоном, глядя на неё казалось наивными глазами. Выглядел он так, словно бы и не сделал ничего необычного и искренне удивлен такой реакцией. И тон был
Катя не знала, что ему ответить. Точнее, она вообще никогда толком не знала, как с ним правильно себя вести, да и вообще не стремилась ломать над этим голову, даже близко не рассчитывая таким образом хоть как-либо повлиять на его к себе отношение. Так как прекрасно понимала, что ему, скорее всего, вообще безразлична и её личность, и их взаимоотношения. Они сосуществовали рядом, она была чем-то вроде фона для великого детектива, который вряд ли был способен воспринимать её серьезней, чем она – десятилетнего ребенка, если бы тот внезапно начал рассуждать, скажем, о политике. Катя, конечно, периодически старалась поддеть его, остроумно или уж как получится сострить, но лишь для того, чтобы напомнить о своём существовании и быть для Эла чем-то посущественнее шума радио, когда то включено, чтобы не так скучно было находиться в тишине квартиры. Или телевизора. Наивная детская попытка. Но она слегка согревала. И бесила. Точнее, бесило собственная глупость и нежелание оставить великого детектива в покое, но что уж тут поделать. Все мы не без наивности и других недостатков.
Если бы не сохранившееся ощущение прикосновение его губ, она бы решила, что это ей почудилось, и ничего не было. Но это было. Губы жгло, ей хотелось облизнуть их, но она сдержалась.
Так вот оно значит как – целоваться с Элом. Но, хоть он и был целомудренным, этот поцелуй, но вызвал такую бурю эмоций, что еле хватило сил сдержаться, чтобы попытаться прямо сейчас, в эту секунду узнать, что еще он умеет.
Будь он обычным парнем, всё было бы намного проще. И в данной ситуации тоже. Она не стала бы задавать глупых вопросов, и всё пошло бы как по маслу. Просто и легко.
Но перед ней был Эл. И несмотря на то, что он не сделал ничего плохого – скорее наоборот, не стоило себе врать, это было желанно и похлеще, чем ушат прохладной воды посреди сводящей с ума от зноя пустыни, – вызывало какие угодно мысли, но не те, которые обычно бывают, когда тебя целует тот, кто тебе не безразличен. Ладно, надежда и обогретое самолюбие всплыли где-то в глубине души, но Катя не спешила давать им волю и обольщаться раньше времени. Но они были, а как же иначе?
Мда. Глупая ситуация. Она вроде как радоваться должна, а вместо этого пытается понять скрытые мотивы. А может, их и нет. Но тогда она уж совсем не понимала, с чего вдруг такое внимание к ней, простой смертной?
– Зачем ты это сделал, Эл? – наконец устало спросила Катя в открытую. Пытаться разгадать Великого детектива ей не по зубам, да и к чему? Ей не хотелось заниматься распутыванием его мыслей, желаний и поступков. Пусть этим занимается кто-нибудь поумнее, кто-нибудь вроде Киры или...
Она не успела закончить мысль.
– Если я скажу, что ты мне нравишься, это простое объяснение устроит тебя? – сказал он спокойно и открыто без тени насмешки или подначивания. – Или мотивы L должны быть более запутанными и непонятными?
Что-то в его словах заставило сердце пропустить удар, а потом заколотилось, как бешенное. Он что вправду, он что, серьезно?..” – пронеслось в голове. А затем, она, не отдавая себе отчета, пробормотала, внутренне почему-то леденея от страха:
– Тогда поцелуй меня. Снова.
Она боялась, что он откажется. Что что-нибудь обязательно случится. Что не может быть всё так хорошо. Очнулась она лишь тогда, когда снова почувствовала неуверенное прикосновение его губ. И вдруг поняла, что он смущен и растерян. И сам волнуется не меньше. И это как будто заставило её осознать очевидную истину, простую до
У неё закружилась голова от этих мыслей, а когда они встретились взглядами, и она заметила у него в глазах и растерянность, и нежность, и страсть одновременно. Вот бы он всегда так смотрел на неё, лишь на неё одну.
Его глаза – всегда непроницаемые и словно стеклянные, сейчас такие живые и полные какого-то скрытого отчаяния, которое, казалось, он больше был не в силах держать внутри. Этого было достаточно, чтобы забыть все сомнения, и обняв его, запуская пальцы в его черные волосы, наконец ощутить жар его тела. Она целовала его губы, лицо, шею. Он тихо стонет, откидывая голову назад и подставляя шею для поцелуев. Эта его податливость сводит с ума. Ему хорошо с ней, и от этого сносит крышу. Хочется прижаться к нему посильнее, обнять покрепче, чтобы никогда больше не отпускать.
Мой, наконец-то ты мой, думала она, теряя голову от счастья. Он, всегда отстраненный, далекий, чужой всем, сейчас принадлежит ей.
Она и не представляла, сколько в нем огня. Словно все чувства, все время сдерживаемые, находящиеся под контролем, вырвались наружу. Они задыхались в объятиях друг друга, и она именно сейчас как никогда раньше понимала, как ждала его всё этого время.
Сейчас, глядя на спящего рядом Эла, его строгое лицо с тонкими чертами, и вспоминая его ласки, она не могла поверить, что он раскрылся перед ней. Перед Ней. Это казалось немыслимым, но было именно так. Нет, он не сказал ей своего настоящего имени, не посвятил в тайны своей жизни. Они вообще почти не разговаривали. Но это было и ненужно.
Эл пошевелился и медленно открыл глаза. Такой сонный, расслабленный, взъерошенный больше обычного, с еще расфокусированным взглядом, он был невероятно милым. Катя почувствовала. Как её переполняет любовь и нежность, настолько сильные, что она не помнила, чтобы испытывала когда-либо хоть что-то подобное. Она не думала, что такое вообще возможно.
Эл зажмурился, моргнул, окончательно избавляясь от остатков сна. Наверное, стоило сказать что-то вроде: “Здравствуй, милый. Как спалось?” и подарить легкий волшебный поцелуй. Вместо этого Кате подумалось, как было бы смешно сейчас столкнуть его ногой с кровати, вопя «Доброе утро, любимый!!!» и посмотреть на его охеревшую физиономию. Но решив всё же оставить это на другой раз, она лишь приподнявшись на локте и подперев рукой голову, прищурившись, посмотрела на детектива сверху вниз.
– Ты храпел. Очень громко, – с грустью и укоризной произнесла Катя и драматично добавила: – И разбудил меня.
Эл посмотрел на неё, слегка прищурившись. Затем внезапно засмеялся. В голос. Негромко, словно пытаясь сдержаться. Катя смотрела на него с удивлением, затем фыркнула. Ну надо же. Она поистине невероятный удивительный человек, если смогла не только затащить детектива L в постель, но еще и заставить его смеяться.
* *
В субботу утром Алина проснулась почти за целый час до начала зачета, что, наверное, было самым непонятным, загадочным, необъяснимым и удивительным явлением на Земле за последнюю сотню лет, так как обычно ей удавалось расстаться с кроватью приблизительно лишь в то время, когда до начала сдачи экзамена оставалось минут двадцать. Лишь тогда Алина осторожно выползала из-под одеяла и принималась вяло собираться в университет, так как предпочитала радовать преподавателя своим появлением в самом конце, когда у последнего уже не оставалось сил и терпения на тупость студентов. После того, как ответят самые безнадёжные, и препод сидит без сил, прежней бодрости и стремления дотошно мучить всех и каждого, подползала к его столу Алина Шухрай, скромно держа в руках зачетку, билет и листок с пометками и неспеша отвечала, глядя на него невинными добрыми глазами, в которых читалось: “Мне бы это... хоть что-нибудь бы... Только не пересдачу”.