Гостеприимная Арктика
Шрифт:
Кроме того, эскимосы рассказывали мне, будто заболевают и собаки, съевшие медвежью печень, причем их болезнь выражается в выпадении шерсти. Опасной считается печень не только белого медведя, но и всякого другого, например гризли.
Узнав, что это убеждение эскимосов, по-видимому, основано лишь на идее «табу», а не на реальных фактах, я начал при каждом удобном случае производить опыты. Во время моей второй экспедиции я съел печень примерно тринадцати гризли, убитых мною лично или другими охотниками. Однажды мне удалось убедить эскимоску Мамайяук съесть два-три ломтика жареной печени; но другие эскимосы не стали есть даже мясо, приготовленное
В нынешнюю экспедицию первый опыт этого рода был произведен весной 1915 г. в охотничьем лагере на северо-западной оконечности Земли Бэнкса, где находились Уле Андреасен, Кроуфорд, Наткусяк и я. Испытывая недостаток продовольствия, мы рискнули зажарить медвежью печень на оленьем жиру, который за время пребывания на складе отсырел и заплесневел. Я предупредил моих спутников, что некоторые виды плесени считаются ядовитыми, и что если мы заболеем, то причиной этого может быть как печень, так и жир. Тем не менее, мы поужинали приготовленным кушаньем и нашли его вкусным; жира при этом съели так много, что можно было заболеть от одного количества. На следующее утро у Кроуфорда и Уле началась очень мучительная головная боль и приступы рвоты, продолжавшиеся почти до самого вечера. Наткусяк и я не испытали никаких болезненных явлений.
Около того же времени Томсен и Стуркерсон, независимо от нас, произвели такой же опыт с той лишь разницей, что печень зажарили на вполне доброкачественном жиру. Наутро у обоих обнаружились те же симптомы — сильная головная боль и рвота; болезненное состояние продолжалось 2 дня. Очевидно, в этом случае причиной заболевания могла быть только медвежья печень.
Теперь на мысе Росса мы решили повторить опыт. Печень мы поделили между собою поровну, но, к сожалению, я лишь позже сообразил, что инфекция могла содержаться не во всей печени, а в какой-нибудь одной ее доле; поэтому мы не отметили перед едой, какая именно доля печени досталась каждому из нас в отдельности, а впоследствии уже не могли этого припомнить. Было замечено лишь, что некоторые из нас предпочли есть свою порцию хорошо прожаренной, а другие — несколько недожаренной и что заболели только последние; но возможно, что это было лишь случайным совпадением.
На другой день наблюдались следующие явления: у Эмиу и Мартина — сильная головная боль и рвота; у меня, Кэстеля, Уилкинса и Наткусяка — слабая головная боль (которая, однако, могла быть вызвана и другими причинами, так как Уилкинс накануне тоже страдал головной болью в связи с легким приступом снежной слепоты; Кэстель и я, по-видимому, угорели от чада во время стряпни, а у Наткусяка головные боли вообще бывали довольно часто); я ощущал также отсутствие аппетита, но, вероятно, потому, что накануне съел очень много вареного мяса мускусного быка.
В итоге наших опытов можно сказать, что более трех четвертей всего количества медвежьей печени, съеденного мной или другими, не вызвало никаких плохих последствий. По-видимому, печень некоторых белых медведей оказывается слегка ядовитой, тогда как другие безвредны. Возможно, что основательное прожаривание кушанья предохраняет от заболевания; но это пока не доказано. Впоследствии я еще шесть-восемь раз ел медвежью печень вполне благополучно и мог бы есть ее и чаще; но я предпочитаю медвежье мясо. Групповых опытов мы больше не производили, так как на мысе Росса нам пришлось потерять несколько суток в ожидании выздоровления Эмиу и Мартина и в дальнейшем мы уже не могли рисковать такой большой потерей времени.
На третий день после нашего прибытия на о. Мельвиль с севера пришли с одной упряжкой Герман Килиан и Пикалу, которые сообщили, что Стуркерсон, Томсен, Андерсен, Нойс и Иллун, с двумя санями и двенадцатью собаками, находятся в данное время возле залива Геклы, на пути к открытой нами земле.
Кроме того, Герман сообщил мне последние новости с «Белого Медведя». Одно известие меня огорчило: Джон Джонс, младший механик этого судна, казавшийся идеально здоровым человеком, внезапно умер от сердечной болезни, которой до последнего времени никто у него не подозревал. Это была первая смерть среди участников северной партии нашей экспедиции со времени трагедии «Карлука».
Далее Герман рассказал интересный случай, который произошел с Хэдлеем. Приняв на себя обязанность ведения метеорологических наблюдений, он каждое утро в 8 часов выходил с фонарем, чтобы произвести отсчет показаний ветромера, установленного на вершине соседнего холма. Любимый пес Хэдлея, Ганс, которого, в отличие от других собак, не держали на привязи, всегда подбегал к нему при выходе из дверей и сопровождал его до обсерватории. Однажды утром, в темное зимнее время и при облачной погоде, еще усиливавшей темноту, Хэдлей, выйдя из дома, не нашел Ганса у дверей и, встревоженный этим необычным отсутствием, пошел вокруг дома, чтобы посмотреть, не приютилась ли собака с подветренной стороны. Но, пройдя лишь несколько шагов, он чуть не наскочил на белого медведя, который, увидев его, поднялся на задние лапы.
Впоследствии сам Хэдлей рассказывал мне, что в этот момент, еще не успев ничего сообразить, он взмахнул фонарем и ударил им медведя по носу. Стекло разбилось, огонь погас, и керосин обрызгал зверя, который был ошеломлен столкновением не менее, чем его противник. Хэдлей повернулся и, не оглядываясь, побежал домой.
Он мог бы остаться и выждать, пока медведь уйдет, или спокойно пойти за ружьем; но вместо того, следуя первому инстинктивному побуждению, он с криком влетел в дом и поднял тревогу. Все схватились за оружие, какое только попалось под руку, и помчались на врага.
Хэдлей выбежал первым и, увидев, что медведь спускается по откосу к берегу, выстрелил; по-видимому, пуля раздробила зверю плечо, но он продолжал спускаться и уже был на льду. Преследуя раненого зверя, Хэдлей дал еще несколько безрезультатных выстрелов и, израсходовав все патроны магазинной коробки, поменялся ружьем с Леви, который бежал вслед за ним. На вопрос Хэдлея, заряжено ли ружье, Леви ответил утвердительно. В этот момент медведь обернулся и бросился на преследователей. Хэдлей спокойно ждал с взведенным курком, пока зверь не приблизился на 3–4 шага, а затем почти всунул ружье в его открытую пасть и нажал спуск. Но выстрела не последовало: ружье было не заряжено.
Едва Хэдлей успел повернуть ружье прикладом вперед, как медведь наскочил на него. Челюсти зверя сомкнулись на стволе ружья, причем клыки прошли сквозь кисть руки Хэдлея и почти прокусили железный ствол. Ограничившись толчком, повалившим Хэдлея в сугроб, медведь снова обратился в бегство и был убит капитаном и другими преследователями.
Рана Хэдлея на первый взгляд казалась серьезной, но потом выяснилось, что с одной стороны нижний клык зверя прошел между двумя пальцами, а с другой — между фалангами, пронзив мышцы, но не раздробив костей. Рана вскоре зажила, и остался лишь едва заметный шрам.