Государева почта. Заутреня в Рапалло
Шрифт:
— Все это понятно, — нетерпеливо отозвался Стеффенс и, глотнув горячего чая, закашлялся. — Все понятно, но как \lbюгли Советы разрешить эти выборы? Они не хотели конфликта без крайней необходимости?.. Считали, что все должно быть устроено так, как был совершен Октябрь, бескровно?
— Возможно, вы правы… — подал голос Карахан и тоже взял стакан. — Новое правительство было достаточно сильным, чтобы вопрос о конституции решать, не оглядываясь на февраль…
— Я отказываюсь понимать! — единым глотком Стеффенс допил свой чай и, пододвинув стакан, дал понять, что не утолил жажды. — Хорошо, но это оправдано, если исход выборов нельзя было предугадать… Советы
— Знали, конечно, что такая возможность не исключалась, — согласился Карахан. Стеффенс затронул не самую приятную тему, Лев Михайлович помнил, сколь огорчительным это событие было для него и его друзей.
— Погодите, я еще не все понял! — заметил Стеффенс и, достав платок, вытер им лицо — два стакана чая сделали свое. — Если новое правительство отражает соотношение общественных сил в стране, тогда Каким образом большинство в Учредительном собрании оказалось у кадетов и правых эсеров?..
— Тут есть один момент, который лежит не на поверхности… — осторожно возразил Карахан. — Дело в том, что выборы в Учредительное собрание готовили комиссии, созданные еще при Временном правительстве, а в них, в этих комиссиях, первую скрипку играли кадеты и правые эсеры, вот они и привели в собрание своих сподвижников…
— А Советы были столь деликатны, что не решились этому помешать?
— Да, на том этапе это могло выглядеть и так.
— Тогда есть резон спросить: после того как собрание было избрано и установлен срок его первого заседания, встреча нового правительства с депутатами собрания соответствовала интересам большевиков?..
— Да, конечно, — согласился Карахан, как могло показаться, воодушевленно — Стеффенс, не желая того, сам подвел разговор к тому пределу, который устраивал Карахана.
— А можно ли у вас спросить: почему соответствовала?
— Послушайте меня внимательно, — произнес Карахан и сделал паузу, он готовился к обстоятельному ответу. — Для нового правительства, созданного Октябрем, легче всего было отменить созыв Учредительного собрания, но оно на это не пошло и поступило прозорливо. В самом деле, созыв собрания давал единственную в своем роде возможность обнаружить перед страной разницу в позициях нового правительства и всех тех, кто ему противостоит. Замысел заключался в том, чтобы предложить Учредительному собранию выразить свое отношение к знаменитым октябрьским декретам. Не ясно ли было, что Учредительное собрание, стоящее на позициях Февраля, точно огня страшится этих декретов и, конечно же, их отвергнет… Разумеется, депутаты, о которых идет речь, имели возможность высказаться на этот счет и прежде, но удивительным образом старались уходить от ответа, а вот сейчас вопрос был поставлен ребром, хочешь не хочешь, а отвечай…
Пространная реплика Карахана раззадорила Стеффенса, в ней была страсть. Американец слушал Карахана, шумно вздыхая, откликаясь на рассказ многозначительным «и–е–ес!». По мере того как накалялся Стеффенс, его калифорнийское произношение заметно деформировало речь, сообщая ей придыхание и даже сбивчивость, что затрудняло перевод, «Не так быстро, мистер Стеффенс…» — просил Сергей, но Стеффенс, казалось, этого не слышал, порыв беседы увлек его.
— Как говорят, в мае семнадцатого фронтон Ма–риинского театра, где заседал Керенский и другие, был перепоясан кумачом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — произнес Стеффенс, не удержав смеха. — Как понять это? Время сгладило противоречия, и белые приняли лозунг красных?..
Карахан улыбнулся, был соблазн рассмеяться, но это, пожалуй, могло выглядеть и неуместным.
— Да, такой предрассудок бытует, — Карахан печально закрыл глаза. — У меня была беседа со старо–петербуржцами, людьми определенно интеллигентными, которые уверяли, что семнадцатый год перековал кадетов и они серьезно думают о реформах. На самом деле…
— А на самом деле?
Мы живем в необычное время, когда среди бела дня умыкают не только скакунов, но и лозунги…
Точно ветром Стеффенса вышибло из кресла, и он очутился посреди кабинета. Неожиданная мысль взбодрила его.
— А вот этот момент, этот момент как вы понимаете? — произнес он, воодушевляясь. — Ну, помните этот эпизод, когда большевики вдруг выложили перед собранием тексты октябрьских декретов, спросив без церемоний: «Принимаете?» Да, принимаете Декрет о мире, о земле, о национализации фабрик и заводов?.. На мой взгляд, вот это как раз и был апогей всего, что происходило в Таврическом!.. Или вот, когда собрание ответило гробовым молчанием, означающим и тревогу, и смятение одновременно, а зал вдруг запел «Интернационал»… Кстати, как вы понимаете вот это пение «Интернационала»? Это ритуал революции или, быть может, форма иронии?..
— Не думаю, господин Стеффенс, что это была ирония, это был ответ революции по существу…
— Но есть мнение, что не все русские отвергают Учредительное собрание, при этом и рабочие? — спросил Стеффенс, голос его был едва слышен — он отдал много сил беседе. — Вы полагаете, что я неверно информирован, да? Нет таких рабочих?
— Почему же, есть такие рабочие, и их, наверно, немало, — подал голос Карахан. — Впрочем, есть резон спросить об этом человека, знающего, так сказать, предмет… Хотите?
— Да, пожалуйста.
— Это Александр Христофорович Даниелов, наш ориенталист… Он только вчера из Петрограда, ездил туда по командировке Наркоминдела и выступал на «Светлане»… Хотите видеть?
— Да–да, прошу вас…
Явился Даниелов, по всему, сон сморил его: глаза были заспанные, одна щека слишком явственно была помята, от виска к подбородку ее перечеркнула красная полоса — след диванной обивки, к которой приник он щекой, не в силах противиться: ну.
— Александр Христофорович, знакомьтесь, это Линкольн Стеффенс, американский литератор, приехавший в Москву вместе с господином Буллитом… Чаю хотите, он, правда, остыл, но свеж, я его только что заварил… хотите? — он достал чистый стакан, не торопясь, ощущая привилегию хозяина, налил чай. — Вопрос к вам, Александр Христофорович: есть рабочие, которым симпатично Учредительное собрание и его лозунги?..
— Какой разговор? Есть, разумеется!.. — отозвался с готовностью Даниелов, вопрос Карахана помог ему пробудиться ото сна и окончательно прийти в себя. — Из тех в первую голову, кто представляет рабочую аристократию, она числом не так велика, как на Западе, но такие люди есть…
— Вы говорите об этом, так сказать, теоретически или вам доводилось наблюдать это?
— Наблюдать, разумеется, при этом и последний раз в Петрограде — был приглашен домой к мастеру со «Светланы»… — отозвался Даниелов. — Такой старик, молодящийся, с усиками–стрелочкой, как у Петра. Нет, он был далек от хозяина, но, конечно же, белая косточка… Дистанция между ним и рабочим была большей, чем между ним и управляющим… Он сказал: «Большевики все учли, они не учли, что имеют дело с Россией. То, что они зовут Советской властью, это для Европы, а не для нас. России еще надо дорасти до Советской власти…