Государево дело

Оченков Иван Валерьевич

Потом, видимо, сообразив, что при царе играть в снежки не прилично, спрятал его за спиной. Тем временем, нам подали сани, запряженные тройкой. Мы с сыном и его приятелем сели в них, Михальский с фон Гершовым вскочили в седла и кавалькада тронулась. Впереди и сзади нас скакал эскорт из людей Корнилия и Лёлика.

– Руку ещё не отморозил? – с усмешкой спросил я Петера, глядя как он попеременно перекладывает ледяной комок из одной руки в другую и дышит на озябшую.

– Ой, – смутился тот.

– Сможешь попасть в того всадника? – показал я ему на одного из наших охранников – улыбчивого татарина

Ахмета, гарцующего на небольшой, но ладной ногайской лошадке.

– Запросто! – осклабился мальчишка и ловко швырнул свой снаряд.

Однако в хоругви Михальского лопухов не держали и Ахмет, как ни в чем не бывало, махнув камчой, на лету сбил снаряд, что-то крикнул по-татарски, состроив при этом зверскую рожу.

– Всё, парень, ты пропал! – посулил я Петеру.

– Ничего подобного, – отмахнулся тот. – Я выполнял приказ нашего доброго кайзера, а, стало быть, кто меня тронет – будет иметь дело с ним.

– Да ты я гляжу – парень не промах!

– А разве кого попало взяли бы на службу к вашему благородному сыну?

– Это точно, – засмеялся я и потрепал пройдоху за уши.

Глава 2

Дилинь-дилинь-дилинь, – зазвенел большим бронзовым колокольчиком служитель, но наученные горьким опытом школяры и не подумали отрываться от занятий и продолжили тщательно выводить буквицы. Писать чернилами на бумаге, это совсем не то же самое, что водить стилусом по вощаной дощечке. Тут если ошибешься, не замажешь плоским концом мягкую поверхность, ибо сказано: что написано пером – не вырубишь топором!

– Все ли окончили? – поинтересовался учитель. – Тогда сдавайте листы.

Услышав приказ, одни школяры, наскоро присыпав свои работы песком, двинулись сдавать их наставнику. Другие же, менее искусные, попытались наскоро закончить, но от торопливости часто ставили кляксы или ошибались. Среди последних был и Никишка Анненков – девятилетний отрок из Орловских боярских детей, совсем недавно поступивший в царскую школу. С огорчением взглянув на испорченный лист, мальчишка вздохнул. Однако же делать было нечего, и он обреченно направился к учителю.

– Быстрее отроки, – поторопил отставших дьяк Анциферов, бегло просматривая уже сданные работы.

Глядя на одни, он удовлетворенно кивал, другие заставляли его морщиться, от третьих он просто качал головой. Учителем он стал совсем недавно, по указу самого царя Ивана Федоровича. Для обучения наследника – царевича Дмитрия Ивановича, была организована царская школа. Большинством её учеников стали отпрыски самых знатных семейств Русского царства, но были так же и сироты, собранные со всей Руси. Вообще-то, для бывшего секретаря государя это было немалое понижение, но Первак – так его звали, и сам понимал, что со службой не справляется. Тут ведь и латынь надо знать и немецкий, да мало знать – писать ещё надобно. Причем грамотно, а где же сироте было этой премудрости научиться?

Хотя, тут сам виноват. Надо было, как и собирался, в ноги упасть к Ивану Федоровичу, дескать, отпусти на учение в город Росток, с остальными студиозами, глядишь-бы вернулся лет через пять-семь совсем другим человеком, но… свято место ведь пусто не бывает, нашлось бы кому близ царя его заменить! Да и Анисим

Савич, дай ему Бог здоровья, ждать бы не стал. Как пить дать, выдал бы Глашу замуж, а без неё Первушке и жизнь не мила.

Вот теперь и учит царевича со товарищи русской грамоте, а так же искусству писания вязью [7] и уставом.

7

Вязь – тип письма, в котором буквы связываются друг с другом, соединяясь в непрерывный орнамент.

Вообще-то недавно выбранный патриархом всея Руси Филарет поначалу настаивал, чтобы учителями в новой школе были исключительно ученые монахи, но неожиданно получил жесткий отказ. Сказывали даже, что они с государем крупно повздорили, однако так это или нет, никто доподлинно не знал.

Хотя, это как сказать. Анциферов, положим, знал. Ибо именно он писал под диктовку грамоту, в которой Иван Федорович не без ехидства спрашивал, есть ли среди этих самых ученых монахов хоть один русский, а не выходец с Фанара? [8]

8

Фанар – район в Стамбуле – резиденция Константинопольского патриарха.

Греков, за их двуличие и корыстолюбие, новый глава Русской Церкви и сам недолюбливал, а потому, хоть не сразу, но согласился. Так что учителями в царской школе стали в большинстве своем люди светские, более того, многие из них были иностранцами, благо, среди приехавших вместе с царицей на Русь людей ученых хватало. Арифметику и цифирь преподавал швед Якобсон. Семь свободных искусств немцы Мюллер и Гроссе. Впрочем, до их науки школяров требовалось выучить еще латыни, которую кроме царевича мало кто знал. Да что там про древние языки говорить, родную грамоту-то не все разумели! Вот тогда-то, царь и предложил Первушке стать учителем. Ну как тут откажешься?

– Эко, брат, ты напачкал, – покачал он головой, глядя на работу сданную Анненковым.

Тот, насупившись, молчал, видимо прикидывая, сильно ли его высекут за нерадение. К слову, бочка с рассолом, из которой торчали розги, стояла у всех на виду в сенях, красноречиво намекая, что может случиться с теми, кто не будет проявлять должного усердия в учении. Наказывать, правда, пока еще никого не наказывали, хотя поводов было предостаточно. Видать, наставники ждали, когда винностей накопится столько, чтобы снять три шкуры разом.

– Ступай, – с легкой усмешкой велел Анциферов отроку, после чего собрал работы своих учеников вместе и вышел из класса.

Решив, что на этот раз всё обошлось, Никишка резво кинулся на улицу, но едва не налетел на одного из соучеников – Григория Куракина.

– Разуй глаза, выползень орловский! – возмутился княжич.

– Я ненароком… – попытался извиниться мальчик, но юный Гедиминович, что называется, закусил удила.

– По сторонам смотри, холопье отродье!

– Ты, князь, говори, да не заговаривайся, – вспыхнул отрок. – Анненковы николи в холопах не ходили…