Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
— Ты отправишься в Кизыл-Арват и поднимешь всех на ноги. Всех до одного! Чтобы через неделю кибитки кизыларватцев стояли вот здесь, в крепости. И чтобы Худайберды приехал сам и привез свои кибитки. Каждого, кто посмеет ослушаться, убивай без разговоров на месте. Самого Худайберды привезешь — живого или мертвого.
— Ваша воля, повелитель, — хмуро согласился Оразмамед.
— Напомни этому негодяю: он всего лишь черный чабан. Нечестивец разбогател, пряча в песках отары и косяки верблюдов. Колодцы выкопал, людей к себе переманил. Бедняки ему поют суру [5] справедливости. Но он забыл, что воля главного хана Ахала равна воле всевышнего!
5
1
— Не беспокойтесь, повелитель, — смиренно склонил голову Оразмамед.
— Иди, собирайся в путь: ты моя надежда. — Нурберды легонько коснулся плеча молодого предводителя, затем подтолкнул его в спину.
Погода стояла хорошая. С утра было холодно, но поднялось солнце и пригрело так, что впору снимать чекмень. Горы, облитые сухим золотом солнца, казались очень красивыми. Над песками висела голубая дымка, легкая, словно сотканная из кисеи. Но не радовал джигитов этот поход. Не воинами ехали они к кизыларватцам, а карающей стражей. Но кого карать? Своих же! Джигиты ехали в седлах молча, лица насуплены. И сам Оразмамед хоть и готов был выполнить волю хана, но тяготился столь необычным поручением. «Кажется, пришли времена, — размышлял он, — когда друзья становятся врагами. Скоро и родные братья будут стрелять друг в друга. И все идет от несогласия».
Оразмамеду шел тридцать второй год. Восемь из них он провел в походах. На его глазах, как он говорил, падали башни и возрождались к жизни умершие города. Оразмамед служил сотником в войске хивинского хана, когда генерал-губернатор Туркестана Кауфман привел отряды и захватил Хиву.
Хан Хивы бежал к туркменам, а затем склонил голову перед Россией и сделался ее вассалом. Оразмамед тогда увел своих джигитов через пески в Ахал и поселился у подножия Копетдага. Молодой сотник смотрел на север и думал: «Что же будет дальше?!» Вскоре из Хивы приехал посланник хана и объявил: текинцы должны войти в состав Хивинского ханства и вместе с его величеством ханом служить России. Кое-кому этот приказ пришелся по душе. И первым выразил согласие Мамед-Аталык — наставник Оразмамеда. У него молодой сотник учился воинскому мастерству. Но далеко не все ханы приняли хивинского посланника. Сказали ему: «Служить России — почетно, но при чем тут Хива? Разве не хивинского хана Мадэмина двадцать лет назад побили текинцы? Разве не ему отрубили голову? А теперь опять служить Хиве? Но где же справедливость?! Где честь?!» Посланника усадили на чесоточного осла и отправили назад, а сами поехали на Кавказ, к великому князю Михаилу, наместнику Кавказа. Застали его в Баку. Наместник как раз объезжал свои владения и остановился в этом городе. Пришли к князю, подали ему прошение о подданстве России, но и тут получили ответ: «Служите Хиве, а через нее подчиняйтесь русскому государю императору». Нурберды, возглавлявший депутацию, попробовал убедить чванливого князя и рассказал ему притчу. «Ярым-падша [6] ,— сказал он, — вот послушай… Стал умирать караванщик, пришел к своему верблюду и говорит: бил я тебя много, без воды оставлял, еды не давал, но ты прости меня, грешного, страшно уходить на тот свет с грехом. Верблюд подумал и ответил: все тебе прощаю, хозяин, лишь одного простить не могу — зачем ты, когда мы отправлялись в дальний путь, привязывал меня к хвосту своего ишака? Вот и ты, великий князь, привязывая нас к Хиве, привязываешь верблюда к хвосту ишака». Князь посмеялся над притчей и тоже сострил: «Но я пока не собираюсь умирать, как тот караванщик, и пока не хочу просить отпущения грехов. Пусть пока верблюд ходит привязанным к хвосту ишака». Нурберды-хан раскланялся и ушел ни с чем. Больше текинские ханы к наместнику Кавказа не обращались. Чтобы не попасть в зависимость от Хивы, стали искать заступничества у персидского шаха. Сам Нурберды отдал свою сестру в жены персидскому шах-заде и через него познакомился с английскими офицерами и теперь, поддерживая с ними связи, перестраивал все население Ахала на свой лад… Оразмамед служил Нурберды-хану смолоду. Верил ему во всем, но теперь. когда возмужал Оразмамед, на мир насмотрелся и ума набрался, стал понимать, что главным ханом Ахала правит гордыня и ненависть к русским. «Нурберды чуть чего хватается за Коран и взывает кару на голову неверных. Но ведь англичане — тоже не мусульмане, тоже — неверные! Почему же он так преклоняется перед ними?» Все больше и больше Оразмамед
6
Ярым-падша — половина царя.
В тяжких думах въехал Оразмамед в Вами. Здесь уже царило запустение. Неделю назад Тыкма-сердар, возвращаясь из Беурмы со своим семейством, чтобы поселиться в крепости Денгли-Тепе, поднял на ноги и баминцев. Одни подчинились ему беспрекословно, другие оказали сопротивление и поплатились за это. В Бами Оразмамед увидел несколько изломанных кибиток и еще раз недобрым словом помянул главного хана. «Его, его затея с переселением! — подумал со злостью. — Сможет ли текинский народ защитить себя, сидя в крепости, — еще неизвестно. Но если англичане перевалят через Копетдаг и первыми появятся в Ахале, то Нурберды подарит им сразу весь народ. Всех сделает английскими слугами!»
Ночь провел Оразмамед в мучительных раздумьях о судьбе текинцев. «Воюют и устраиваются на земле цари и ханы, а простой народ гибнет во имя аллаха! Но почему должны завтра пострадать от меня и моих джигитов ни в чем не повинные кизыларватцы?»
Утром Оразмамед, хмурый и неразговорчивый, поднял свои сотни. Подъезжая к Кизыл-Арвату, остановил их в фарсахе от крепости.
— Надо избежать кровопролития, — сказал Оразмамед. — Пошлем к Худайберды гонца с письмом.
Гонец уехал и часа через три возвратился с вестью: Худайберды приглашает Оразмамеда в гости и хочет познакомить его с русскими.
— О каких русских ты говоришь? — обозлился Оразмамед. — Разве в Кизыл-Арвате есть русские?
— Есть немного, хан. Сам видел, — с жаром заговорил гонец. — Да и люди мне сказали: приехал русский табиб и с ним немного солдат да торговцев. Говорят, Худайберды души в них не чает: ест, пьет с ними. В крепости все у него живут.
Оразмамед оскорбился:
— Что ж, выходит, Худайберды весь, со всеми потрохами, стал русским? Сегодня с ними ест, пьет, а завтра поведет их на нашу крепость? Нет, надо поскорее поднимать кызыларватцев и гнать в Геок-Тепе, пока еще не поздно!
— Надо окружить крепость, — посоветовал один из сотников.
— Зачем тебе крепость? — не понял Оразмамед. — Худайберды ворота закроет, к нему не пробьешься.
— Именно этого нам и не хватает! — убежденно воскликнул сотник. — Когда он запрется в своей крепости и будет дрожать за свою шкуру, мы перевернем все кибитки около его крепости, а жителей уведем с собой.
Оразмамед задумался. Еще раз внимательно оглядел селение, раскинувшееся у подножия гор, огромную глинобитную крепость и дал команду к наступлению. Джигиты пустили коней рысью, затем возле самого Кизыл-Арвата перевели их вскачь. Часть устремилась к крепостным воротам, которые тут же затворились, едва приблизились текинцы. Другие две сотни Оразмамед повел сам к круглым войлочным кибиткам.
— Урр! Бей нечестивцев, продавшихся урусам! — прокричал он, мчась на скакуне первым, с поднятой саблей. И, повернувшись к скачущим следом за ним джигитам, приказал: — Выгоняйте всех на дорогу!
Повалились тамдыры, и затрещали теримы кибиток, залаяли оголтело собаки. Но нет, кизыларватцы не были застигнуты врасплох. Просто они не смогли сдержать первого натиска текинской конницы. Стычка пришла в равновесие тотчас, как только всадники завязли в длинных рядах кибиток. Началась рукопашная: в ход пошли не только ружья и сабли, но и заступы и большие овечьи ножницы.
Оразмамед в этой стычке был выбит из седла одним из первых. Он, напирая грудью скакуна на столпившихся возле кибиток женщин, стал теснить их к агилу, чтобы затем выгнать на дорогу, и тут почувствовал острую режущую боль в спине. Это хозяин кибитки, забежав сзади с привязанными к длинной палке ножницами, ткнул текинского предводителя в спину. Удар его был настолько силен, что Оразмамед вылетел из седла. И, наверное, был бы добит или раздавлен, если бы сам ударивший его не испугался содеянного.
— Вах, аллах, прости, помилуй, кажись, самого хана убили мы! — воскликнул он испуганно и, схватив его под мышки, затащил в агил с овцами.
Теряя сознание, Оразмамед не понял, что происходит. Видел лишь над собой лица и чувствовал, как по спине к ногам и животу стекает кровь. Потом он потерял сознание, не ведая, что джигиты его, оттесненные от селения, позорно ускакали к горам. А тех, кто кинулся к крепости, встретил сам Худайберды и тоже дал им достойный отпор.