Государство, армия и общество Древнего Египта
Шрифт:
С другой стороны, мы не можем не заметить, что народ фараонов, несмотря на все это, считал себя несколько выше своих северных соседей: например, мы обнаруживаем, что в своем искусстве египтяне всегда изображали варваров в полукомическом виде. В манере, в которой египтяне изображают сирийцев, несущих дань, заметны черты карикатуры: короткие пухлые фигуры, крючковатые носы и остроконечные бороды [387] ; одежда сирийцев показана тоже с таким расчетом, чтобы она сильно контрастировала с просторными белыми одеждами египтян. Узкие, богато украшенные вышивкой пурпурные одежды, в которых чередуются синие и красные слои, желтые нижние одежды с узкими рукавами и узкие штаны явно не восхищали взгляд египтянина [388] . С другой стороны, египтяне явно почти любовались хеттами (хетты, первоначально назывались «несийцы», выходцы из степей и лесостепей Восточной Европы, откуда около 2300–2200 гг. до н. э. пришли в Малую Азию, основав здесь в XVIII в. до н. э. мощное царство; арийский народ, родственный италикам, славянам, кельтам и др. Хеттское царство, в XVI–XIII вв. до н. э. доминировавшее в Передней Азии, в XII в. до н. э. распалось под ударами «народов моря» и новой волны арийских переселенцев с Балкан (таких, как фригийцы). Раскопки,
387
Ср., например, среди многих подобных случаев L. D., iii. 156, где князь дергает пленников за бороды.
388
Финикийцы одевались проще (W., I. pl. 2 a), но их юбки с цветной вышивкой и бахромой тоже выглядели совершенно не по-египетски.
389
Одежда хеттов: L. D., iii. 154, 157, 158, 164, 165. Немного иная: там же, 196. Необычная: Ros. M. S., 103, у одного голова обрита, и на ней оставлен только «конский хвост». Ср. также «северных людей», W., I. pl. 2 b, в длинных белых одеждах.
Бегемот сидит на дереве, на которое поднимается по лестнице птица (согласно Leps., Ausw. 23)
Если на какое-то время древняя цивилизация Египта оказалась в определенной культурной зависимости у сирийской цивилизации, мы чувствуем желание спросить, было ли это влияние взаимным и в какой степени. На этот вопрос можно будет с уверенностью ответить лишь после того, как сирийские памятники будут исследованы подробнее, чем они исследованы сейчас. Однако похоже, что многие факты убедительно свидетельствуют о том, что сирийцы получили почти так же много, как дали, и что их нравы и обычаи испытали сильное влияние Египта [390] . Мы можем ожидать, что обнаружим следы этого влияния прежде всего в Палестине, где долгое время власть фараонов была неоспоримой и существовали египетские города с египетскими храмами [391] .
390
Влияние Египта, несомненно, сильнее всего ощущалось в Сирии, Финикии и других средиземноморских странах во время правления XXVI династии.
391
Тутмос III построил в Ретену «памятник» (мнну, это же слово употребляется, когда идет речь о более старых колониях в Нубии): L. D., iii. 30 b, 1. Меренптах построил город в Эмуре (An., 3, 5 Rs.). Рамсес II построил храм в Ханаане (Harris (I.) 9, I и след. с.).
Что касается языка, мы обнаруживаем употребление египетских слов – например, слов ящик, лилия, мера, жалкий и т. д.; и эти примеры заимствования слов доказывают, что египтяне все же в какой-то степени господствовали по крайней мере над теми странами, которые были их ближайшими соседями.
Глава XI
ВОЙНЫ
Страбон (I в. до н. э. – I в. н. э.) пишет, что Египет с начала времен был, как правило, мирным, поскольку эта страна не только самодостаточна, но еще и труднодоступна для чужеземцев. С севера она ограничена лишенным гаваней берегом Египетского (Средиземного) моря, с востока и запада – Ливийской пустыней и Аравийскими горами. Кроме того, с оставшейся, южной, стороны ее рубежи населяют троглодиты, блеммии, нубийцы и мегабары (то есть эфиопы, живущие выше Сиены); эти кочевые племена не многочисленны и не воинственны, какими считали их прежние писатели, думавшие так о них потому, что племена эти часто устраивали засады и грабили неосторожных людей. И наконец, эфиопы, живущие южнее до города Мероэ, и не многочисленны, и не едины; они населяют длинную и узкую извилистую долину реки, где существует мало возможностей для войны и имеются лишь скудные средства для существования. О том, что это положение вещей сохраняется и теперь, свидетельствует то, что римляне охраняют [там] страну силами всего трех когорт, и эти когорты даже не имеют полного числа солдат, и все же эфиопы, когда осмеливаются напасть на них, [только] подвергают опасности свою собственную страну. Остальные войска, размещенные в Египте, не имеют, если говорить сравнительно, даже таких сил, однако римляне ни разу не были вынуждены объединять имеющиеся в Египте силы, поскольку ни египтяне, хотя они и очень многочисленны, ни народы, живущие вокруг них, не воинственны.
Царь мышей, стоящий на боевой колеснице, которую везут собаки, осаждает крепость кошек. Пародия на египетские изображения битв (из Туринского сатирического папируса, согласно реставрации Лепсиуса, Auswahl. Pl. 23)
Это краткое описание военного положения Египта, которое Страбон составил на основе своих собственных наблюдений в греко-римскую эпоху, совершенно верно для средневекового и современного Египта: действительно, едва ли можно назвать какой-либо другой народ, который был бы таким невоинственным, как феллахи. Во время восстания они могут на короткий срок одержать победу, но при первом же серьезном отпоре покоряются самым жалким образом. В больших войнах они полностью проявляют лишь одно качество – умение быстро убегать. Всегда и везде, если армия египетского правительства имела какой-либо успех в войне, эта армия в значительной степени состояла из иностранных наемников. В Средние века войны Египта вели курды и турки; Мухаммед-Али (правил в 1805–1849 гг.) и его преемники обязаны своими победами арабским войскам, а в последней войне против Англии те, кто героически противостоял англичанам у Эт-Телль-эль-Кебира, на полпути между Каиром и Исмаилией (сентябрь 1882 г.), были бедуинами, полки же, состоявшие из феллахов, бежали, и это бегство было самым позорным зрелищем во всей современной истории.
Насколько нам известно, египтяне древних времен были героями не больше, чем их современные потомки, и это
Вот почему ни война, ни воины не играли в Древнем Египте той роли, которая была характерна для них в истории других древних народов. Только однажды – в эпоху Нового царства – Египет стал по-настоящему военной державой, но этот внезапный порыв воинственности был очень коротким по времени и имел характерное для таких случаев завершение: наемники-варвары стали хозяевами страны.
В таких обстоятельствах нас не может удивить то, что в ранние эпохи мы не обнаруживаем в Египте единой армии всей страны. При Древнем царстве каждый ном имел свой собственный арсенал, называвшийся «дом боя» [392] , и собственное военное ополчение, которым командовал номарх. К этому мы должны добавить войска, поставляемые владениями крупных храмов [393] , солдат казначейства, наемные войска дружественных вождей Северной Нубии и другие отряды, которые в сумме, конечно, составляли большое по численности войско, но вряд ли могли считаться единой армией. Этот недостаток хорошо заметен в единственном описании большой войны, которое дошло до нас от эпохи Древнего царства. При царе Пепи I «азиаты, живущие на песке», то есть, вероятно, бедуины с юга Палестины, устроили один из своих обычных грабительских набегов на дельту, имея цель поселиться со своими стадами на прекрасных плодородных землях этого округа, что часто удавалось ливийским и семитским кочевникам в более поздние времена. В этом случае их было слишком много, чтобы их можно было прогнать обычными способами.
392
У номархов: R. J. H., 84 = Mar. Mast., 214 и след. с. У верховных судей: L. D., ii. 75. Mar. Mast., 228 и след. с.
393
Гелиопольский верховный жрец именует себя «начальником войск»; Mar. mon. div., 18.
Поэтому Пепи решил созвать все военные силы, которые находились под его командованием. Организацию этой армии и управление ею он поручил не номарху и не казначею, хотя раньше эти чиновники всегда именовались «начальниками воинов», а выбрал для этого Уну, своего любимого верховного судью, который пользовался особым доверием фараона. Очевидно, номархи и казначеи, несмотря на то что носили военное звание, не имели подлинного опыта настоящей войны. Возможно, они водили войска против какого-нибудь восставшего племени в Нубии или против разбойников-троглодитов из Аравийской пустыни, но такое крупномасштабное предприятие было им не по силам, и энергичный доверенный человек, такой, как Уна, больше подходил для этой работы. Уна полностью оправдал доверие своего повелителя, как видно из отчета, который он сам оставил в своей гробнице [394] .
394
Надпись Уны: "A. Z., 1882, 12 и след. с.
«Его величество вел войну против азиатских бедуинов и собрал большую армию числом во много десятков тысяч людей со всего юга, из Элефантины и мест выше нее и с расположенного севернее места раздвоения Нила, из северной страны, из поместий храмов (?), из крепости (?) и из внутренней части крепостей (?), из негритянских стран Эртет, Меда, Эмам, Вават, Каау и Татеам. Его величество послал меня во главе этой армии. Там стояли князья, там стояли главные казначеи, там стояли ближайшие друзья царя, там стояли наместники и правители городов юга и севера, друзья и начальники золота, начальники пророков юга и северной страны, городов и округов, которыми они управляли, и негров этих стран. Но именно я повел их, хотя тогда мое звание было только «начальник сада (?) фараона» [395] .
395
В одной из предыдущих глав и во многих местах я реконструировал этот титул иначе в согласии с Бругшем; однако теперь я предполагаю, что хнт в этом титуле на самом деле не имеет ничего общего с хнт – «находящийся впереди, нубийский», а означает просто сад или что-то подобное.
Когда все эти маленькие отряды были объединены в одну армию, возникла новая трудность – как прокормить все эти «десятки тысяч». Этот вопрос был решен очень легко: «каждый нес с собой столько же, сколько другой, некоторые из них крали тесто и сандалии у спутников в ходе похода, некоторые забирали хлеб из каждой деревни, некоторые забирали у всех коз». К сожалению, мы не можем понять, что Уна думал о таких поступках; вероятно, они радовали его сердце. После того как он привел армию на северный остров, к воротам Ихотепа и еще раз устроил ей смотр на этом месте, он начал войну, которую Уна поэтически описывает так:
Эта армия воевала счастливо и разрезала на куски страну варваров,Эта армия воевала счастливо и уничтожала страну бедуинов,Эта армия воевала счастливо и разрушала их замки,Эта армия воевала счастливо и вырубала их смоковницы и виноградники,Эта армия воевала счастливо и убивала там войска, даже многие десятки тысяч,Эта армия воевала счастливо и привела огромное количество пленных, даже великое множество.Так завершилась эта великая война; но беспорядки среди бедуинов начинались еще четыре раза, и каждый раз Уну снова посылали «пройти через эту страну с этими войсками». Вспыхнула война также и «на севере страны бедуинов», куда Уна «отправился с этими войсками на кораблях»; в этой войне он тоже «разбил их всех и убил их».