Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.
Шрифт:
Беки также обладали правом суда в своих владениях и имели всю полноту судебной власти, однако выносившиеся ими смертные приговоры подлежали утверждению эмиром [Галкин, 1894б, с 27; Ржевуский, 1907, с. 227]. В остальных же случаях бек имел полную свободу принятия решений и вынесения приговоров. Так, максимальное число палочных ударов в Бухарском эмирате формально не должно было превышать 75, и к такому наказанию мог приговаривать только сам эмир, бекам же позволялось приговорить не более, чем к 25 ударам, но нередко они приговаривали и к 50, а в некоторых регионах – и к 100 ударам [Варыгин, 1916, с. 799; Кузнецов, 1893, с. 71].
Правоохранительную деятельность на местах осуществляли амлякдары со своими помощниками-джигитами, а в отдельных селениях – аксакалы. Они могли разбирать и мелкие правонарушения в качестве судей, но, в отличие от беков, имели право приговорить виновного только к кратковременному аресту, небольшому штрафу или нескольким палочным ударам [Гаевский, 1924, с. 60; Галкин, 1894б, с. 27; Кун, 1880, с. 228].
Для получения показаний к подсудимым и даже к свидетелям применялись различные пытки: в зависимости от тяжести преступлений, в которых они подозревались, их били палками, прижигали углями и каленым железом, выдергивали волосы и ногти, ломали суставы, отрезали нос, ломали руки-ноги, выкалывали глаза [Варыгин, 1916, с. 798–799; Стремоухов, 1875, с. 684]
Каждое дело, как уголовное, так и гражданское, означало получение существенной выгоды чиновником, который его разбирал. Поэтому неудивительно, что многие из них старались увеличить ее всеми возможными способами. М.А. Варыгин описывает, как во время посещения им Кулябского бекства два узбекских семейства начали имущественный спор и пошли на суд к амлякдару, который, осведомившись о сумме иска, заломил сбор в свою пользу в размере 1 тыс. таньга. О деле стало известно беку, который, не желая упускать выгоды, велел подчиненному передать тяжбу на его собственное рассмотрение. Пока бек и амлякдар препирались, тяжущиеся успели помириться и теперь думали, как бы им избежать суда и, соответственно, расходов [Варыгин, 1916, с. 797].
В городах охрана правопорядка обеспечивалась стражей, во главе которой находился миршаб [58] со своими помощниками джура-баши (дабаши) – все они подчинялись непосредственном бекам (в Бухаре – соответственно курбаши) [Кун, 1880, с. 229; Гаевский, 1924, с. 59]. Миршаб занимался поиском преступников, старался пресекать противоправные деяния, а главное – задерживал всех, кто ходил по городу по ночам, и представлял на суд эмира [Ханыков, 1844, с. 8–9, 14] (см. также: [Кюгельген, 2004, с. 101]).
58
Этого чиновника также называли «хозяином ночи», потому что основные свои правоохранительные обязанности он выполнял ночью, тогда как днем эта функция в большей степени реализовывалась раисом [Ханыков, 1844, с. 5].
Кроме того, в распоряжении эмиров и беков имелось большое количество шпионов по всему государству, которые следили и за соблюдением религиозных устоев, и за лояльностью подданных своему монарху, причем были среди них как состоящие на жаловании, так и добровольные осведомители [Вамбери, 2003, с. 148; Носович, 1898, с. 629; Стремоухов, 1875, с. 678; Татаринов, 1867, с. 46]. Большое внимание эмирские власти уделяли сбору и изучению базарных слухов, опираясь на которые, также могли либо привлекать к ответственности неугодных лиц, либо даже принимать важные государственные решения. При этом степень достоверности источников информации властями не оценивалась [Арендаренко, 1974, с. 99–101; Петровский, 1873, с. 230–231].
В отличие от светских властей, представители мусульманского духовенства осуществляли судебную власть, можно сказать, на постоянной основе: она являлась их основной сферой деятельности. Мусульманская судебная система имела четкую иерархию. Возглавлял ее шейх-ул-ислам, или кази-калян (верховный судья), в некоторые периоды истории Бухарского эмирата являвшийся вторым по значению лицом в государстве после самого правителя, вынужденного с ним считаться [Лессар, 2002, с. 103; Олсуфьев, Панаев, 1899, с. 142] (ср.: [Wolff, 1846, р. 260]). При кази-каляне находился совет из 12 муфтиев – «высокое судилище могущественной и благородной Бухары» [Пославский, 1891, с. 79].
В каждом городе также имелся один кази-калян (назначаемый лично эмиром), которому были подведомственны казии, осуществлявшие правосудие уже на местах – таких было в среднем по пять в каждом бекстве. Оспаривать решения казиев формально мог только сам эмир как «глава правоверных» [Гаевский, 1924, с. 60; Мейендорф, 1975, с. 132, 136; Кун, 1880, с. 229]. Был специальный шариатский судья, рассматривавший воинские преступления – кази-аскер, или кази-орду [Мейендорф, 1975, с. 134]. Казии были официально независимы от беков и даже, по мнению некоторых путешественников, фактически делили с ними власть в соответствующем регионе [Варыгин, 1916, с. 793; Гаевский, 1924, с. 60].
Некоторые путешественники, на наш взгляд, несколько идеализируют суд казиев, полагая, что они были «стеснены шариатом-законом, освященным для каждого мусульманина», и отмечают, что те не были пристрастны при рассмотрении дел даже с участием иноверцев [Архипов, 1884, с. 210; Бернс, 1848, с. 407]. Однако формальное следование принципам мусульманского права отнюдь не препятствовало казиям, подобно светским властям, брать взятки, принимать решения в пользу своих знакомых или просто влиятельных лиц.
В связи с этим высокий духовный авторитет казиев отнюдь не всегда означал, что они пользовались доверием населения, и все их решения беспрекословно одобрялись. П.М. Лессар, русский политический агент в Бухаре, отмечал, что верховный судья эмирата, кази-калян Мулла Мир-Бадр ад-Дин Садр, критиковался народом за поборы и предвзятые решения, в том числе даже в пользу «неверных» – богатых индусов-ростовщиков. Аналогичным образом относилось население Бухары и к совету муфтиев при этом верховном судье [Лессар, 2002, с. 103]. Подобной репутацией обладали не только представители высшего звена мусульманской судебной системы, находившиеся на виду, но и местные казии. Так, А.В. Нечаев вспоминал, как в одном из селений местный богач-бай жаловался ему на продажность не только беков, но и казиев [Нечаев, 1914, с. 47].
Содействие казиям оказывали другие представители мусульманской правоохранительной системы – вышеупомянутые раисы, основной функцией которых был надзор за тем, чтобы мусульмане неукоснительно соблюдали все предписания шариата. Как правило, их было в регионе столько же, сколько и казиев [Мейендорф, 1975, с. 132; Энпе, с. 177; Curtis, 1911, p. 159] [59] . Мелкие религиозные проступки (пропуск молитвы, курение табака и проч.) раис мог сам рассмотреть и определить за них наказание в виде штрафа (который он взимал сам), ударов плетью или палками (которые тут же исполняли его помощники) [Кун, 1880, с. 229]. В случае же совершения более серьезных преступлений раис являлся не более чем «следователем», в задачу которого входило собрать сведения о нарушении, задержать преступника и поместить его под арест до суда, который осуществлял уже казий.
59
В некоторых мелких бекствах не было не только казиев, но и раисов, и их функции выполняли сами беки [Гаевский, 1924, с. 60].