Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.
Шрифт:
Отметим, что русским в Бухаре, как и другим иноверцам, позволялось исповедовать свою веру и даже проводить богослужения в отведенных местах. Однако далеко не все из них сохраняли приверженность к православию. Н.П. Игнатьев, ездивший в 1858 г. в Бухару с посольством, одной из целей которого было освобождение русских пленников, впоследствии вспоминал, что многие из них к этому времени приняли ислам, завели семьи, женившись на местных женщинах, некоторые даже завели гаремы. Естественно, пишет дипломат, настаивать на их возращении в Россию стало бы противоречием утверждению о том, что «русский подданный нигде не затеряется» [Игнатьев, 1897, с. 225–226].
Таким образом, можно сделать вывод, что положение национальных и религиозных меньшинств в Бухарском эмирате было довольно противоречивым. С одной стороны, национальная принадлежность не играла роли, и если иностранец был мусульманином или же принимал ислам, он мог сделать успешную карьеру вплоть до высших постов в государстве или армии. С другой стороны, даже провозглашая себя поборниками «истинной веры», бухарские монархи не проводили политику тотального угнетения представителей других вероисповеданий, о чем свидетельствует проживание в Бухаре многотысячной еврейской диаспоры, нескольких тысяч индусов, некоторого количества армян, китайцев, калмыков и др. И их положение, как мы могли убедиться далеко не всегда было хуже, чем положение мусульманских подданных эмиров – например, вышеупомянутых туркмен-эрсари.
Тем не менее представители меньшинств традиционно выражали недовольство своим положение и, как мы покажем ниже, впоследствии российские власти постарались сделать так, чтобы бухарские монархи отменили значительную часть ограничений в их статусе.
Глава III
Государственность и право Хивинского ханства в записках путешественников
Особенности географического положения Хивинского ханства и политической ситуации в нем стали причиной того, что его посетило гораздо меньшее число российских и западных путешественников. Тем не менее те, кто в нем побывал (а это были преимущественно русские и английские разведчики и дипломаты), оставили ценные и порой весьма яркие характеристики государственного и правового развития этого государства в XVIII – второй половине XIX в., до попадания ханства под протекторат Российской империи. В настоящей главе предпринимается попытка анализа сведений путешественников о государственности и праве Хивы, их общих и специфических чертах по сравнению с другими среднеазиатскими государствами.
§ 1. Монархи: особенности правового статуса
Монархия в Хивинском ханстве в XVIII в. переживала кризис, во многом сходный с тем, который имел место в Бухаре, причем проявился он даже более ярко и драматично. В течение практически всего XVIII в. Хивинское ханство являлось ареной борьбы за власть представителей различных ветвей рода Чингис-хана: потомков местной правящей династии Арабшахидов [70] , казахских и каракалпакских султанов. Могущественные аристократические кланы Хивы, стремясь усилить собственное влияние в ханстве, поддерживали то одних, то других претендентов, при этом сами ханы зачастую были лишь марионетками в руках клановых вождей и свергались или даже умерщвлялись, если пытались играть самостоятельную роль. Персидский историк XIX в. Абдул-Карим Бухари выразительно охарактеризовал эту ситуацию как «ханбази», т. е. «игру в ханы» [Boukhary, 1876, р. 180].
70
Это были потомки Арабшаха, золотоордынского хана 1370-х годов, занявшие трон Хивы в начале XVI в.
Хивинские события XVIII в. известны преимущественно по восточным источникам: собственно хивинским, персидским, бухарским и т. д., а также по материалам переписки казахских ханов и султанов, туркменских родоплеменных предводителей, калмыцких ханов с российскими властями. Однако не меньшую ценность представляют сведения о ситуации в Хиве и положении ее монархов, содержащиеся в записках российских очевидцев – путешественников, лично побывавших в Хиве во время описываемых событий [71] .
71
Исследователи уже обращали внимание на ценность их сведений для истории Хивинского ханства и входивших в него народов (см., например: [Обзор, 1955, с. 18–22, 27; Атдаев, 2010, с. 18–19; Ниязматов, 2013, с. 399–408, 454–460]), однако, насколько нам известно, их информация об особенностях государственного устройства Хивы в рассматриваемый период до сих пор не исследовалась.
Фактически только первый из авторов, чьи сведения мы используем, Ф. Беневени, обладал вполне официальным статусом посланника Петра I (побывал в Хиве в первой половине 1720-х годов), тогда как ситуация с другими гораздо сложнее. Так, Д. Гладышев и И. Муравин формально являлись участниками научной экспедиции в Приаралье 1740–1741 гг., однако из их сведений можно сделать вывод, что они выполняли также и дипломатические поручения. «Агентом под прикрытием» был капитан Г. Тебелев, под видом торговца побывавший в Хивинском ханстве в 1741 г. (отправивший его астраханский генерал-губернатор М.М. Голицын прямо писал в своем отчете в Коллегию иностранных дел: «Отправлен был от меня под протектом купечества на одном судне з запасом астраханского гарнизона капитан Гаврила Тебелев» [РТО, 1963, с. 64]); в таком же статусе был отправлен и еще один офицер – капитан В. Копытовский. Точно так же в 1753 г. в Хиву был направлен торговый караван под номинальным руководством самарского купца Д. Рукавкина: в его состав были включены два оренбургских чиновника, Я. Гуляев и П.Чучалов, которые (как и Гладышев с Муравиным) вели официальные переговоры с ханом и собрали ряд важных сведений о политической ситуации в ханстве. Наконец, майор Е.И. Бланкеннагель побывал в Хиве в 1793–1794 гг. в качестве глазного врача (для оказания помощи дяде могущественного временщика Аваз-бия Кунграта), но его сведения также заставляют думать, что функции «майора-медика» были лишь прикрытием для осуществления разведывательной деятельности, в которой, как он сам писал, подозревали его и хивинцы. Поскольку имперские власти были заинтересованы в получении объективной информации, можно отнестись к сведениям этих авторов с большим доверием, чем к сочинениям придворных историков правителей Центральной Азии.
Ф. Беневени подробно рассказывает о противостоянии двух претендентов на трон – Ширгази и Шах-Тимура. Оба претендента происходили из хивинской правящей династии Арабшахидов, но Ширгази принадлежал к боковой ветви, уже давно проживавшей в Бухаре, и поэтому узбекская знать предпочла его Шах-Тимуру, являвшемуся сыном недавно умершего хана Мусы, полагая, что «пришлый» правитель окажется более покладистым. Однако Ширгази вскоре проявил себя властным и энергичным монархом, что вызвало сильное недовольство его покровителей и заставило подумать о замене. Ф. Беневени в письме Петру I еще в январе 1722 г. писал, что «в Хиве между двумя партиями озбецкими под намерением, чтоб Ширгазы хана переменить и на его место поставить Мусы хана сына, еще в четырнадцати годах Шах Темир Султаном нарицаемого» [Беневени, 1986, с. 65]. Шах-Тимур уже годом раньше был провозглашен своими сторонниками ханом в Кунграде – центре так называемого Аральского владения, являвшегося полунезависимым регионом Хивинского ханства, тем самым бросив вызов «столичному» хану, – в результате ханство фактически раскололось надвое.
Годом позже, в марте 1723 г., Ф. Беневени в очередной «реляции» императору сообщал о том, насколько существенно повлияли события на положение самого хана Ширгази. По словам дипломата, хан опасался восстания аральцев, поддерживавших его соперника, к которому постоянно перебегали его собственные сторонники. Не меньше опасений вызывало у него и то, что собственные приближенные в случае обострения отношений с Россией (конфликт по поводу судьбы экспедиции А. Бековича, уничтоженной именно Ширгази-ханом в 1717 г., так и не был улажен) просто-напросто выдадут его русским. Он перестал доверять подданным, практически не появлялся в городе и к себе допускал лишь троих наиболее доверенных сановников. Несмотря на свои страхи, хан тем не менее не намеревался ждать, пока его противники нанесут первый удар: он отправил к Шах-Тимуру своего «партизана» (т. е. сторонника) Колуму-бия, который должен был заманить его в ловушку, где того ожидали войска Ширгази. Однако письмо Колуму-бия, направленное Ширгази, было перехвачено сторонниками Шах-Тимура, и «партизан» со своими спутниками был казнен [Беневени, 1986, с. 76, 78]. Весьма ценным представляется сообщение Ф. Беневени о том, что хан неоднократно намеревался уладить конфликт с Россией, направив к императору послов и подарки, но его «фаворит» кушбеги (т. е. фактически первый министр) убеждал его не делать этого [Там же, с. 77, 91, 98]. Надо полагать, сановников Ширгази устраивало ненадежное положение хана, и они понимали, что если он ликвидирует хотя бы одну из потенциальных угроз, он вновь может проявить свою властность и меньше считаться с хивинской знатью, на которую в сложившихся обстоятельствах только и мог опираться.
Шах-Тимур, чувствуя шаткость положения Ширгази, намеревался двинуться на Хиву, угрожая осадить город и обещая в случае прихода к власти выдать своего соперника русским, дабы император «над ним то же учинил, что и оной над князем Бековичем, а не так, голову его пошлем» [Там же, с. 69, 92]. Уже во время пребывания в Хиве, летом 1725 г., Ф. Беневени узнал, что «партизаны» Ширгази разгромлены его противником, и Шах-Тимур уже готовится двинуться на столицу. Дипломат выразительно описывает состояние Ширгази, узнавшего эти новости: «Хан был один, токмо в лице зело смутен, ибо тогда от всех опасался, хоть и показывал себя лицом веселым, однако ж видно было – с принуждением» [Там же, с. 115].
Ф. Беневени в своем «журнале» по итогам миссии предсказал развитие ситуации в Хивинском ханстве следующим образом: «Имелися две озбецкие факции: одна в Аралах при новом хане и претенденте Шах Темир Султане, а другая в Хиве при Ширгазы хане, между которыми случаются непристаиные набеги и стычки. И как чает он, посланник, что напоследи обе те факции обоих ханов потеряют. И паки выберут, по обыкновению, иного хана или из казаков, или из калмыков» [Там же, с. 125]. Последующие события подтвердили его правоту: Ширгази был убит в 1728 г., Шах-Тимур – в 1736 г., и, начиная с этого года, потомки местной династии в течение нескольких десятилетий были вынуждены противостоять в борьбе за власть именно казахским султанам.